Ознакомительная версия.
— Он тоже… — Последнее слово Сара произнести не смогла.
Павел молча кивнул в ответ.
— Надо сказать им, я позову Бенджамина. — Сара развернулась, рванулась бежать, но застыла на месте. — Патрик, Патрик там кто-то есть. — Она вытянула руку вперед, указывая в темноту коридора.
Павел ринулся к двери, напоминая сам себе слона в посудной лавке: задев плечом, уронил на пол медный ковш, падая, тот зазвенел, как гонг. А в затихающих переливах звона Павел услышал только звуки чьих-то шагов — по коридору прочь от камбуза бежал человек. Павел подхватил с пола злосчастную посудину, водрузил ее на полку, но было уже поздно — беглец исчез.
— Это врач, — шепотом заявила Сара, — это он, больше некому. Нас осталось только шестеро, Софи давно спит, а Бенджамин и Альберт не будут прятаться в темноте, как крысы. Это фон Штейнен, что ему нужно? — Она подняла на Павла глаза, они сверкнули в темноте по-кошачьи, но искры в них тут же погасли.
— Этот человек слишком опасен, вам нельзя идти одной, — начал Павел, но Сара лишь замотала головой.
Из ее прически выбились несколько длинных прядей и упали женщине на лицо, но Сара легко смахнула их назад. И, не говоря ни слова, развернулась, подхватила подол длинного платья и убежала в темноту.
Павел боком, еле-еле поворачиваясь в тесном помещении, вернулся на камбуз и остановился в дверях, стараясь держаться подальше от раскаленной плиты. Он снова осмотрел камбуз — полки с посудой, мешки и ящики, посыпанный песком пол, низкий закопченный потолок. Но раз за разом взгляд сам собой возвращался к фигуре убитого кока. Он явно умер не своей смертью и, скорее всего, знал своего убийцу и подпустил его к себе близко, на расстояние вытянутой руки. Эдварда Хэда не зарезали, не задушили, он не исчез бесследно, подобно Ариану Мартенсу. Кок «Марии Селесты» стал шестой по счету жертвой — его кто-то напичкал отравой. Кто? Безумный фон Штейнен, конечно. Не Амазонка же, о призраке которой Хэд сам рассказал «Патрику» несколько часов назад? Хотя если рассуждать таким образом, то можно предположить, что Мартенса подобрал проходивший мимо «Летучий Голландец». В таком случае все становится на свои места.
Павел посмотрел на тело кока еще раз и заметил лежащую на краю стола курительную трубку Эдварда — ту самую, что несколько часов назад Хэд курил на палубе. Павел зачем-то взял ее в руки, осмотрел — обычная глиняная поделка, закопченная, пахнущая табаком и дымом. Павел собрался вернуть трубку обратно, но передумал. По знакомому пути он быстро прошел по коридору, касаясь руками переборок, и быстро добрался до матросского кубрика. Постоял немного на пороге в нерешительности, но все же вошел внутрь. И осторожно, словно боясь потревожить кого-нибудь или разбудить, положил трубку Эдварда Хэда рядом с остальными. Вышел быстро, закрыл за собой дверь и направился к кают-компании. Теперь о происшедшем надо сообщить капитану. И не забыть рассказать Ричардсону о том, что фон Штейнен действительно наплевал на приказ помощника капитана. Обезумевший врач-убийца наверняка затаился в одном из судовых помещений, и найти его надо немедленно, пусть даже на это уйдет вся ночь.
«Но кто же тогда?» — Павел уже почти смирился с мыслью, что тайна «Марии Селесты» так и останется тайной. Ничего не поделаешь, можно, конечно, повторить «тур», но зачем? Уже все понятно и так — причиной всему именно неучтенный пассажир, Клаус фон Штейнен, или как его там на самом деле. Потерявший рассудок человек за свои действия и поступки не отвечает, он просто подловил поодиночке и перебил оставшихся в живых, не пощадил и двухлетнего ребенка. А сам сел в шлюпку и затерялся в океане. «Зимняя Атлантика — не лучшее место для прогулок». — Кто это сказал? Капитан? Его помощник? Кажется, да, это был он. Надо поторапливаться. Павел вышел из матросского кубрика, прикрыл за собой дверь и в полной темноте по качающемуся под ногами полу побрел вперед. Но уже через несколько секунд сорвался на бег, бросился вперед со всей скоростью, на которую только был способен, — его подстегнул пронзительный, полный ужаса и боли женский крик. Длился он секунду, не больше, и прекратился резко, так, словно Саре не хватило дыхания или кто-то заткнул ей рот. Не разбирая дороги, Павел рванул по темному коридору на едва заметный во мраке отблеск огня, падавший из распахнутой двери кают-компании. Сутки, проведенные на «Марии Селесте», даром не прошли, Павел успел изучить и запомнить все коварные и узкие места корабельных переходов и коридоров, поэтому до кают-компании добрался быстро и почти без потерь. Если не считать разбитого колена, на которое приземлился, но всего один раз: попал в резонанс с качкой и врезался в темноте во что-то острое и твердое. И успел — в последний момент, чтобы перехватить, заставить остановиться бегущую ему навстречу Сару. Разминуться им не удалось — Павел прижался спиной к переборке и обхватил женщину за талию, Сара вскрикнула, отпрянула назад и еле удержалась на ногах.
— Что? — выдохнул запыхавшийся от бега Павел. — Что, говорите? — пришлось даже хорошенько встряхнуть женщину за плечи, чтобы заставить ее прийти в себя.
— Он убил их — Бенджамина и Альберта! Что мне делать теперь, что? Софи! Пустите меня! — Сара с силой оттолкнула Павла к переборке, и тому пришлось разжать объятия. Женщина вырвалась и кинулась прочь по проходу, застучала каблуками по ступеням лестницы трапа, ведущего вверх, на палубу.
— Стойте! Стойте, подождите меня, он может быть где угодно!
Павел мог кричать так еще очень долго: Саре было плевать и на его предостережения, и на возможную опасность. Она была уже далеко, звуки ее шагов давно стихли, а Павел все еще подпирал стенку коридора. Он смотрел на распахнутую дверь кают-компании, на яркий теплый свет, на часть покрывавшего пол ковра и все не решался сделать шаг. Минуты текли неспешно, в борта «Марии Селесты» били волны, и поскрипывали доски переборок. Где-то далеко послышался глухой стук, и Павел встрепенулся. Он вытащил из кобуры «Беретту», снял пистолет с предохранителя и сразу успокоился: против огнестрельного оружия шансов нет ни у призрачной Амазонки, ни у морских чудовищ, ни у обезумевшего фон Штейнена.
— Кто не спрятался — я не виноват, — пробормотал Павел и шагнул вперед, вошел в распахнутую дверь.
Бриггс лежал на ковре лицом вниз, рядом с телом капитана валялась трехзубая серебряная вилка. По положению тела, по вытянутым рукам и скрюченным пальцам было видно, что Бриггс пытался ползти, после того как упал с дивана, но умер, не успев добраться до двери. Ричардсон полулежал на столе в той же позе, что и кок, рядом с головой помощника капитана по столу перекатывалась пустая рюмка, на льняной скатерти расплылось янтарного цвета пятно от пролитого виски. Полупустая бутылка лежала на боку, ее содержимое частично оказалось в желудках покойников, частично впиталось в ковер на полу, здесь же вперемешку лежали осколки от разбитых тарелок и рюмок. Павел наклонился над телом капитана «Марии Селесты», взял его за руку и перевернул человека на спину. Почти та же картина, что и с коком на камбузе: глаза вытаращены, рот открыт, да еще и одежда на груди разорвана, на коже видны глубокие царапины. Бриггс умер от удушья, это несомненно, но ни странгуляционной борозды, ни следов пальцев убийцы на шее капитана Павел не видел. Как и на шее Ричардсона — труп того Павел откинул к спинке дивана, осмотрел синюшное лицо, перекошенный в предсмертной гримасе рот и ворот сорочки с вырванными с корнем пуговицами. Людей отравили, опоили какой-то нервно-паралитической дрянью, вызывающей почти мгновенную смерть от удушья. Да, эта отрава была другой, следов рвоты не видно. Чего же они наглотались и во что могли добавить яд, интересно? В виски? Вряд ли — бутылки были закрыты фабричным способом, и Павел помнил, что Ричардсону пришлось повозиться, чтобы «скрутить» емкости с виски шею. Что остается? Еда? Тоже сомнительно — тот же Ричардсон не подпустил бы фон Штейнена и близко к столу, а давно выкинул бы врача за борт. Если бы смог догнать, конечно. Почему фон Штейнен? А кто еще? Кок, чтобы потом покончить жизнь самоубийством, наглотавшись другой отравы? Сара?
Ознакомительная версия.
