Если случившееся отчасти объяснялось воздействием магнитного поля, тогда он полагал, что лавовая трубка является верхней частью сложной передаточной системы, берущей начало в магнитной оболочке Земли. Но Сайлес даже представить не мог, почему живые существа и вещи, которые находились при них, отправлялись в будущее, как это было в его случае.
Тем не менее, что бы ни произошло, они попали сюда не навсегда. Эндрю Норт Пендлтон вернулся в свое время, даже если его жена и дети — нет. Из девяти членов семьи Осток и семерых слуг, которых перенесло в будущее, пятеро Остоков и трое слуг вернулись в 1935 год после пребывания здесь… только для того, чтобы их убил дворецкий Нолан Толливер.
Левой рукой Сайлес поискал в кармане маленький фонарик, который снял с поясного ремня охранника еще до переноса в будущее. Он намеревался отправиться наверх, где, возможно, другие жильцы приходили в себя от шока, вызванного случившимся. Знания истории дома, которыми он мог с ними поделиться, дали бы им толику надежды, если ничего другого: «Мы снова вернемся домой, те из нас, кто доживет до второго прыжка во времени, уже из будущего». Толику надежды, но не определенность.
Луч светодиодного фонарика открыл валяющиеся на полу кости и черепа — и несколько целых скелетов — крыс. Они белыми иероглифами лежали на сером полу, символы, ожидающие расшифровки.
Может, пистолет придал Сайлесу храбрости, но, когда интуиция подсказала ему, что здесь можно обнаружить кое-что важное до того, как подниматься наверх, он замялся лишь на мгновение, прежде чем отвернуться от двери в коридор и двинуться в лабиринт. Не располагая всеми фактами, невозможно выиграть дело в суде, а в данном случае на кону стояла собственная жизнь и жизни всех его соседей.
Ступал он осторожно, чтобы под ногами не хрустели кости крыс, продвигался в глубь большущего помещения, водя лучом по корпусам машин, покрытым пылью. И когда луч упал на колонию светящихся грибов, она завибрировала, прибавив в яркости, и в этой реакции было что-то чувственное, словно колония получила наслаждение от контакта со светом или, возможно, даже боль.
* * *
Спаркл Сайкс
Стоя у окна гостиной сестер Капп, глядя на равнину светло-зеленой травы, покачивающейся в лунном свете с периодичностью ленивого метронома, слушая взволнованные разговоры других, Спаркл чувствовала, что выйдет из этой передряги живой, и если ей суждено умереть, то не в эту ночь и не в этом месте.
Раз уж существовала какая-то невероятная сила, способная изменить реальность и перенести их сюда, где бы это «сюда» ни находилось, тогда та же сила могла перенести их обратно, в то время, к которому они принадлежали. Изменяющие жизнь метафорические молнии могли бить парами так же, как реальные, убившие отца, убившие мать.
От ощущения сверхъестественного волосы на голове Спаркл встали дыбом, но так она отреагировала на необычность ситуации, потому что страха не испытывала. За себя она совершенно не боялась. Судьба уже нанесла ей столько ударов, что она давно смирилась со всем, что уготовано, держа под контролем то, что могла, и отказываясь тревожиться из-за остального. Она позволяла себе бояться только молний, которые убили отца и мать, но теперь переступила даже через этот страх. Если бы внезапно они вновь оказались в прекрасном «Пендлтоне» и над городом бушевала бы жуткая гроза, она спустилась бы вниз, вышла во двор, чтобы поднять голову и доверчиво смотреть в небо, в полной уверенности, что смерть найдет ее лишь в предписанный судьбой момент, и дату эту определили, когда она родилась.
Профессор Толман Рингхолс, отравление мескалином, Айрис, другие метафорические молнии пробивали для Спаркл новые пути сквозь жизнь, и это странное событие стало всего лишь последним. Она сжилась с ним быстрее своих соседей: уже несколько месяцев чувствовала, что судьба запаздывает с очередным ударом молнии.
Более тринадцати лет тому назад, обнаружив, что она беременна Айрис, Спаркл поняла, что маленького наследства, доставшегося от родителей, уже не хватит, чтобы оплачивать и повседневные расходы, и обучение. Она ушла из колледжа, намереваясь найти работу регистратора или клерка. И хотя она никогда не покупала лотерейных билетов, купила два в тот самый день, и второй неделей позже принес ей двести сорок пять тысяч долларов. После уплаты налогов у нее осталось достаточно денег, чтобы ни о чем не тревожиться ближайшие четыре или пять лет, даже с учетом особой заботы, которая требовалась Айрис. Тем не менее она решила не возвращаться в университет, а нашла работу, которой захотела заняться вскоре после того, как стала круглой сиротой в тот грозовой день в штате Мэн.
Через три года после выигрыша в лотерею метафорическая молния вновь ударила в Спаркл, когда ее работа была вознаграждена сторицей, и в тот день она поняла, что этот мир полон таинств и волшебства, а отдельные эпизоды ужаса придают ему реальности. Смерть являлась лишь платой за допуск в этот мир, достаточно небольшой, с учетом того, что она за это получала. Боязнь смерти означала и боязнь жизни, а последнее лишало всякого смысла саму жизнь.
И до невероятного события этого вечера Спаркл позволяла себе бояться молнии, поскольку чувствовала: жить без страха — искушать судьбу и навлекать на себя беду. Теперь, не боясь ничего, она страшилась только за Айрис, потому что девочка выполняла роль громоотвода, на который нацеливалась судьба, пребывая в дурном расположении духа. Потеря дочери стала бы той молнией, которая убила бы и Спаркл. Она не представляла себе, что сможет и дальше воспринимать мир как зачарованное место, если бы эту трудную в общении, но абсолютно невинную девочку отняли бы у нее.
Айрис стояла отдельно от матери, спиной к окнам, и мальчик держался рядом с ней, но на достаточном расстоянии, давая понять девочке, что осознает необходимость личного пространства, зоны, отделяющей ее от окружающего мира. Спаркл видела, что Уинни обладает обаянием, располагающим к нему других людей, которое со временем переборет его застенчивость.
С видимым усилием мальчик даже внес свою лепту в общую дискуссию, упомянув параллельные миры — читал о них в некоторых из своих любимых романов, — другие Земли, существующие бок о бок с нашей. Какая-то их часть практически не отличалась от нашего мира, другие — сильно разнились.
Спаркл таких романов не читала. Но за последние несколько десятилетий фэнтези, в книгах и фильмах, настолько вплелась в культуру, что она, конечно же, слышала о фантастических концепциях, которые в разговоре затрагивали ее соседи. Они говорили страстно, перебивая друг друга, и вскоре уже напоминали ей членов клуба поклонников «Звездного пути», на дискуссию которых она как-то попала в колледже, где обсуждалась истинная природа Клинтонов — или какая-то не менее значимая тема, — обсуждалась с таким пылом и таким квазинаучным языком, что два десятка участников показались ей полоумными.
