— Ваш сын видел, как вы убили Инджера. Да, его звали Инджер. Знали об этом? Интересует ли это вас вообще? — взгляд Сайласа наполнен ненавистью. — Да, ваш сын знает, что вы убийца. Это то, что я знаю от вашего сына. Но что вы знаете о нем?
Я выхожу вперед.
— Квинн знает, что вы сделали, и ему стыдно за вас. Он знает, кто вы и кто мы. И он выбрал нас.
Генерал оборачивается и смотрит на меня.
— А, ты должно быть та самая Сирена. Даже наполовину не так красива, как я думал.
— Генерал? — солдат смотрит мимо нас в длинный проход, который медленно заполняется черной пеной. Все равно на какой стороне мы боремся, если мы не исчезнем сейчас, эта пена полностью поглотит нас. Брюс и Дориан снова возятся с засовами и никто не останавливает их. Мод пытается поднять оружие, но один из солдатов замечает это и ставит ногу на ствол.
В этот момент радиостанция генерала начинает шипеть и трещать. Он вытаскивает ее из кармана куртки и слегка трясет ее, пока с неимоверной силой прижимает Сайласа к стене.
— Генерал Каффри, Генерал Каффри, это говорит сержант Делани из Купола, — называет себя скрипучий голос.
— Говорите! — ревет Генерал в рацию.
— Нам нужна армия в Куполе. Генерал. Здесь начинается восстание.
Генерал смотрит на оставшихся солдат и безмолвно указывает на дверь. В этот момент его подчиненные выходят вперед и помогают Дориану и Брюсу открыть ее. — Мы готовы к бомбардировке? — спрашивает генерал одного из солдат.
— Да, Сэр.
— Хорошо. Тогда никого не выпускать. И спустите сейчас же один Цип сверху. Мы выполнили нашу работу. Как только стемнеет сравнять это место с землей. Понятно?
Внезапно сильный взрыв сотрясает стадион и генерал вместе с Сайласом падают на землю, в то время как мы с трудом удерживаемся на ногах. Я складываю руки и иду к выходу вместе с солдатами, пока камни, штукатурка и осколки стекол обрушиваются на нас. Одного взгляда назад достаточно, чтобы понять, что генерал и Сайлас поднялись на ноги и следуют за нами.
Следующий залп заставляет стены шататься. Мы видим, что отдалились от стадиона. Темные черные облака затемняют солнце. Солдаты больше не направляют на нас оружие, а стадион выглядит как огромное, агрессивное животное. Последний взрыв поднимает в небо обломки и нам не остается ничего другого кроме как бежать, так как огромное здание может рухнуть в любое мгновение.
И когда внешние стены обрушиваются внутрь, мы останавливаемся и оборачиваемся. Только дубы, березы, ивы возвышаются покрытые толстой липкой черной пеной. Растерянные взгляды нескольких солдат мечутся между нами, умирающими деревьями и генералом. Его же единственная реакция на это — он потирает подбородок.
— Сэр? — говорит один из солдат, но генерал только пожимает плечами. Некоторые из солдат решают просто отвернуться, но четверо или пятеро снова направляют оружие на нас.
— К танкам! — приказывает генерал, после чего и последние солдаты сдают свои военные позиции и семенят прочь.
— И что теперь? — спрашивает Сайлас. Приставляет свой пистолет к голове генерала и смотрит на него колючим взглядом. Но Каффри только моргает, и не пытается призвать своих людей обратно, чтобы они защитили его.
— Я должен был бы прикончить вас, — шипит Сайлас.
— Ты должен увидеть, что из этого выйдет, юноша, — отвечает генерал и тяжело ступает по снегу, не оглядываясь на Сайласа.
— Как много ты увидела? — выпаливает Олд Ватсон, едва он появляется в дверях. Но мне не нужно ему отвечать, за меня говорит мое лицо, что видела я все. И его лицо подсказывает мне, что я не обманулась, поверив увиденному.
— На скорбь нет времени, девочка, это может подождать, — он берет мою сумку и набивает ее некоторыми вещами, которые находятся в его квартире. Затем идет в спальню и возвращается с охапкой вещей. Он подходит ко мне и грубо берет мою голову в руки. — Самое время бежать.
Но я остаюсь стоять как вкопанная у балконной двери. Через стекло я наблюдала, какая анархия распространяется за окном. Витрины были опустошены. Трамваи захвачены. На близлежащих улицах раздается шум. Люди, кажется, переполнены яростью. Я же напротив чувствую себя, как будто внутри меня охватило ледяное спокойствие.
— Уходим сейчас, давай же, — настаивает Олд Ватсон и выключает телевизор, который показывает лишь черно-белый шум. — Давай уже пойдем.
— У меня нет места, куда я могла бы пойти, — говорю я.
Не прошло еще и часа, как я стала круглой сиротой. Слово «сирота» всегда звучало для меня как-то романтично. Я представляла себе сирот как маленьких девочек с чепцами и мальчиков в коротеньких изношенных штанишках. Что общего у этого слова со мной?
— Ты должна выбраться из Купола. На улицах чрезвычайное положение, и это твой шанс. Я знаю дорогу.
— А что с Квинном?
— Он сам сможет о себе позаботиться.
Я все еще не двигаюсь. Вместо этого смотрю на свои руки. Папа всегда говорил, что у меня мамины руки. Прекрасные, стройные руки, созданные, чтобы играть на пианино. Но они никогда не могли позволить себе этого.
— Беа, это не будет продолжаться долго, они могут выпустить газ вместо воздуха и это срубит всех нас. Они уже делали это много лет назад. И тогда будет слишком поздно, тогда тебе не поможет кислородный баллон, так как тебя сразу заметят. Так что у тебя не так много времени, — Олд Ватсон поднимает меня и толкает вперед себя из квартиры.
На улицах господствует чистый хаос. Из всех углов и закоулков стекаются Вторые в направлении первой зоны, всюду они собираются бунтующими группами, многие из них держат в руках самодельное оружие. И те, кто не двигаются вместе с потоком, встают на их пути и пытаются их сдержать. Родители вырывают детей из суматохи, а дети родителей.
— Здесь прямо, — Олд Ватсон прокладывает дорогу через толпу и тянет меня в темный переулок. Я следую за ним, но внезапно мои колени подкашиваются и я падаю. Вполне возможно, что они уже снизили поток кислорода и заменяют его на газ, так как я не могу больше дышать. И не только это, мое сердце замедляется и одна рука начинает дрожать.
— Я думаю у меня сердечный приступ, — пыхчу я. Олд Ватсон сразу опускается на колени рядом со мной и пытается поднять меня.
— Нет, это не сердечный приступ, а разбитое сердце. Это ощущается одинаково, я знаю, — объясняет он, пока старается все же поднять меня. — Давай уже, Беа, вставай. Твои родители хотели бы, чтобы ты жила!
Он продолжает и дальше уговаривать меня, я замечаю это, но совершенно не понимаю, что он говорит, так как боль в моей груди очень сильная и колкая, так что я не могу думать. Я ничего не слышу, но через некоторое время могу немного видеть. Я вижу свет в конце темного переулка. И вижу, что люди бегут мимо. Все бегут. Все жители зоны 3 бегут.
