Как всегда в минуты смертельной опасности, мозг работал быстро, холодно и четко. Быков сопротивлялся, слившись с великолепной машиной, напрягая все мышцы, следя расширенными остекленевшими глазами, как на экране в бездонной мгле возникают дрожащие голубые клубки. «Удержаться, удержаться!..» На экране плясали ослепительные шары, беззвучно взрывались, разбрызгивая огонь, в грохоте и вое бури, гусеницы многотонной машины вращались с бешеной скоростью, сверхпрочные титановые шесты впились в почву, но «Мальчик» отступал. Буря снова повалила его, поволокла. «Удержаться, удержаться!..» Уау-у, уау-у…— ревет, и воет, и грохочет, надрывая барабанные перепонки. На губах какая-то липкая слякоть… Кровь? А-ах! Быков повисает на ремнях головой вниз, бессознательно надавливает клавиши… А на экране скачут косматые огненные клубки… Шаровые молнии? А-ах!.. «Удержаться, что бы там…» И снова «Мальчика» бросает на корму…
Потом все кончилось так же внезапно, как и началось. Быков выключил двигатель и с трудом снял руки с пульта управления. В смотровой люк снова заструился красноватый свет, показавшийся теперь прекрасным. В наступившей тишине торопливо и четко застрекотали счетчики радиации. Быков оглянулся. Ермаков непослушными пальцами путался в ремнях. Богдан Спицын без шлема сидел на полу около рации, очумело крутя головой. Лицо его было вымазано черным до такой степени, что Быков даже испугался — пилота-радиста было трудно узнать. Ермаков отстегнулся наконец и встал. Ноги у него подгибались.
— Ну, знаете, чем так жить…— проговорил Богдан. Белые зубы его блеснули в спокойной улыбке.— Неужели молодость и нашей Земли была такой беспокойной?
Из-под столика у стены выполз Дауге, встал на четвереньки, попробовал подняться, но потом, видимо раздумав, выругался по-латышски, снова сел, прислонившись к тюкам, и стянул шлем. Его мутило. Юрковского долго не могли найти под грудой развалившихся ящиков. Он был без сознания, но сразу пришел в себя и, открыв глаза, осведомился:
— Где я?
Быков облегченно улыбнулся, а Богдан серьезно сказал:
— В «Мальчике». «Мальчик» — это такой транспортер…
— К черту подробности! На какой планете?
— Поразительная способность — в любых условиях цитировать бородатые анекдоты,— злобно проговорил Дауге. Он сидел в прежней позе, с отвращением рассматривая содержимое шлема, лежащего на коленях.— Вот они, твои бутербродики! Все здесь… Пожалел, скупердяй!..
Юрковский сразу поднялся, задыхаясь от восторга.
— Шер Дауге! Знаешь, какого ты сейчас цвета?
— Знаю. Желтого. Бутерброды были с сыром…
Спицын захохотал, размазывая по лицу черную грязь, Юрковский вытянул руки по швам — равняясь на Дауге, который, отставив от себя подальше шлем, понес его, как полную чашу, направляясь к выходу.
— К церемониальному маршу! Равнение на середину!..
Дауге споткнулся о тюк, без малого уронил свою ношу и яростно выразился.
…И скажет: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила,—
ликующе провозгласил Юрковский.
— Товарищи межпланетники! — прозвенел голос Ермакова.—
Немедленно надеть шлемы! Тревога!
Быков, только что собиравшийся снять шлем, удивленно обернулся.
— Пыль! Радиоактивная сажа! — Ермаков склонился у стены в напряженной позе.— Надеть шлемы! Спицын — мыться немедленно! Приготовиться к дезактивации!
Быков понял. Стены, пол, ящики и тюки, приборы, костюмы, лицо Спицына — все было покрыто налетом тончайшей черной пудры, вбитой чудовищным напором бури в микроскопические, почти капиллярные зазоры закрытых люков. Запыленный колпачок индикатора мерцал зеленым, и сразу все услыхали стрекотание радиометров. Юрковский стал торопливо шарить пальцами у застежек спецкостюма. Богдан кинулся в умывальную. Дауге поколебался мгновение, но под тяжелым взглядом командира решительно сунул голову в шлем.
— Алексей Петрович, осмотрите «Мальчика» снаружи,— коротко приказал Ермаков и тоже надел серебристый колпак.
Снаружи было удивительно тихо. Ветер, непрерывно дувший с Голконды, прекратился. Исчезли гигантские смерчи, еще полчаса назад мотавшиеся у горизонта. Быков спрыгнул с борта «Мальчика» и по колени ушел в мягкую черную пыль. Почва дрожала так сильно, что у Быкова застучали зубы. В наушники поминутно врывался глухой грохот.
— Голконда! — Быков впился глазами в холмистый горизонт.
В багровом мареве то обрисовывался, то снова пропадал далекий, очень далекий горный хребет, колеблясь в восходящих потоках раскаленного газа. Бу-бу-бу-бу,— рокотало оттуда.
«Мальчик» стоял дыбом, слегка накренившись на правый борт, похожий на огромного черного искалеченного паука. Под днищем намело мягкий холм, коленчатые стержни глубоко ушли в пыль.
Обойдя транспортер спереди, Быков увидел широкие полузасыпанные борозды, тянущиеся на несколько десятков метров,— это были следы отступления. Они казались неглубокими, но, вступив в одну из борозд, он провалился по пояс.
Правый задний опорный шест висел «на ниточке». Натиск бури вывернул титановую «кость» из сустава, и она бессильно вытянулась, полузасыпанная черным прахом. Это можно было починить, но прежней прочности уже не вернешь. Быков вздохнул и принялся за работу.
Ремонт подходил к концу, когда Быков, увлеченный работой, услыхал над ухом голос Ермакова:
— Как дела? Мы уже справились…
Командир спрыгнул с транспортера, присел рядом на корточки.
— Легко отделались. Я вижу, вы тоже заканчиваете.
— Д-да…— пропыхтел Быков.— Жалко «Мальчика». Покалечил ножку, бедняга.
Став на колени, он критически рассматривал результаты своей работы.
— Годится для увеселительных прогулок… Плохо, Анатолий Борисович, сами видите…— Он вздохнул и принялся собирать инструменты.— Надо было мне уступать. Все уцелело бы…
Командир усмехнулся.
— Вы знаете, сколько времени длился ураган? — спросил он неожиданно.
— Ну… минут двадцать… Трудно сказать, я не засек по часам.
— А я следил: три с половиной минуты.
— К-как?
— Три с половиной минуты, Алексей Петрович, и за это время нас отбросило на тысячу метров. Если бы вы уступили, «Мальчик» был бы сейчас за сто километров отсюда… И валялся бы разбитый вдребезги вдобавок. Вы и не подозреваете, какой вы молодец, Алексей Петрович! — Он нежно погладил стальной рычаг.— А теперь — вперед! Дорога открыта, Голконда рядом. Слышите? (Бу-бу-бу-бу…) Километров пятьдесят. Ее уже видно — вон те черные пятна… Нет, это не горы — это клубится Голконда.
