Больше я ничего разглядеть не успел, ибо возле меня уже стоял священник, опытным взглядом выделив страждущего человека из толпы, и участливо смотрел на меня.
— Что привело тебя в храм божий, сын мой? — ласково спросил он. Молнией промелькнула мысль в моей голове: "А если он укроет меня здесь, может, кончатся тогда мои страдания, может, здесь я обрету долгожданный покой?" Уставшими, полубезумными глазами взглянул я на священника. Крохотный огонек надежды вспыхнул в душе.
— Не таись, сын мой, господь выслушает и поймет.
А впрочем, мне уже нечего было терять.
— Видите ли, батюшка, я — оборотень…
В одну секунду, в один неприметный миг исказилось лицо священника.
— Прочь, — прошептал он. — Прочь из храма Господня.
Священник отшатнулся в испуге, а я стоял и смотрел на него с надеждой. Я еще ничего не понял.
— Верующие, прихожане, — завопил батюшка, — вышвырните паршивую овцу из стада божьего. Не дайте лукавому глумиться над нами в храме господнем.
Сразу же вокруг места, где я стоял, образовалась пустота. Сотни взглядов уперлись в том направлении, куда указывал трясущийся палец священника. А я все еще находился в каком-то оцепенении.
— Изыди, изыди, сатана! Прочь, прочь отсюда, детище дьявола! — взывал священник.
— Да че с ним разговаривать, — произнес кудрявый мужик в рубашке, из закатанных рукавов которой выставлялись накачанные волосатые руки. Грудь его также была открыта свежему воздуху, а на густом волосяном покрове солидно лежал золотой крестик.
— Спаси, господи, и сохрани, — крестился кто-то в толпе.
Мужик тем временем обошел меня со всех сторон, остался позади и вдруг сильно ударил меня в спину. Да, силушкой его бог не обидел; я пролетел на пять метров вперед, чуть не врезавшись в поспешно расступившуюся толпу.
— Пшла прочь, сучара, отседова, — мужик одним прыжком подскочил ко мне, схватил за волосы и потащил к выходу. Следом за ним семенил священник и что-то неразборчиво бубнил себе под нос. А сверху на все происходящее смотрел с потолка бог и одобрительно усмехался, торжествуя законную победу над силами зла.
Мужик столкнул меня с крыльца и, вытерев потные руки об свою «Карреру», удалился обратно. Толпа сразу же потеряла ко мне интерес, а я понуро поплелся подальше от ярых поборников веры божьей.
Вот тут-то меня и выцепили те двое. Однако, они показались слишком рано, и я успел сориентироваться, развернуться и дать деру. Я бежал и слышал за спиной их сопение. Но тут обстоятельства сложились явно в мою пользу: обернувшись на повороте, я увидел, что меня преследует только рыжий. Толстяк, видимо, не выдержал быстрого темпа и отстал. С моим опытом отделаться от одного преследователя было проще пареной репы. К тому же оказалось, что я уже преодолел порядочное расстояние: вблизи маячил тот самый пустой дом, где я провел первую половину этого дня. Чтобы не выдать свое убежище, я запетлял по дворам, постепенно приближаясь к дому, затем завернул за угол его забора, нырнул в знакомую дырку, в три прыжка подскочил к подъезду, подтянулся на карнизе и мигом юркнул в разбитое окно. Пришлось, правда, расстаться с продуктами, кинув кулек в кучу досок из полуразвалившегося штабеля, иначе я не смог бы подтянуться. Но это меня мало огорчало. Главное — я запутал след, а кулек можно было подобрать и ночью, когда преследователи уберутся восвояси…
… Через пять минут возле четырехэтажного дома с двумя подъездами встретились Паша, потерявший пацана из виду, и Хома, благоразумно сокращавший путь по соседним дворам.
— Ну что? — первым делом ехидно спросил Хома.
— Упустил, — только и вымолвил Паша, сгибаясь от усталости пополам.
— Спокуха, не гнуси, — успокоил его Хома. — Здесь пацан. Вон в том пустом доме.
— Да? — оживился Паша. — А что будем делать? Заберемся туда?
— Нет! Дом большой, скоро вечер. Там нам его не словить. Надо ждать, когда он сам оттуда выберется.
— Тогда я побежал за Федей, а ты тут сторожи.
— Ладно, быстрей только. И курева захвати побольше. Чую, нам здесь всю ночь торчать…
… Сумерки подкрались незаметно. Контуры стен сливались в неопределенное темное месиво, а входные отверстия подозрительно смотрели на меня пустыми темными глазницами. Тишина пустого дома вместе с полутьмой начала пугать меня, и я уже был готов покинуть свои владения, как вдруг, спасаясь от страха, догадался перейти в соседнюю комнату, окна которой выходили на улицу.
Я находился сейчас на пятом этаже, куда мигом влетел, разгоряченный погоней. А перед моими глазами развернулась величественная картина заката. В эту минуту я больше всего хотел бы стать художником, чтобы запечатлеть на века всю эту яркую палитру сиявших на небесах красок. Над крышами домов полыхал наполовину скрывшийся багровый диск солнца, окрашивая окружающее его пространство в ярко-красный свет. Чуть повыше этот расплескавшийся багрянец имел более светлый оттенок. И чем выше поднимался мой взгляд, тем бледнее он становился. Темно-красный, красный, светло-светло красный, розовый, нежно-розовый, почти незаметный розовый и, наконец, такой, что мой глаз уже не мог отличить, то ли это розовый с голубым оттенком, то ли голубой с розовым отблеском. Там незаметно вступали в свои права краски ночи. Чем дальше было расстояние от почти уже скрывшегося солнца, тем больше сгущался голубой цвет. Вот он уже приобрел яркость, вот потемнел, превратился в синий, темно-синий, а над моей головой стал уже сине-фиолетовым.
Нежный переход от багрово-красного до фиолетового был выполнен настолько мастерски, что я жалел о невозможности тут же схватить кисти и краски и остановить все это великолепие навсегда. Сотни, тысячи раз до этого я наблюдал закат, но сейчас сидел потрясенный до глубины души. Необычная обстановка и непреходящее чувство опасности настолько обострили мои чувства, что крыши города, красные от лучей солнца, и панорама заката на полнеба запечатлелись в памяти до конца моих дней. Долгие годы спустя, удобно расположившись в мягком и уютном кресле, я буду вспоминать все происшедшее со мной, и закат, этот закат будет одним из редких светлых участков на моем мрачном пути.
Но закат догорел. Лишь красная полоса еще выделялась на темном фоне неба. Сумрачная улица стояла, раскинувшись внизу, перед моими глазами, а чувство одиночества давило, как никогда.
Я набрался смелости и, зажмурив глаза, словно боялся неосторожным взглядом разбудить притаившихся здесь призраков, прошелся по темным коридорам и комнатам, пока не забрался в комнату, где нашлась только одна дверь.
Нерешительно я приоткрыл один глаз. Мне очень бы не хотелось оказаться сейчас в кладовке без окон, где царила исключительная тьма, но, по счастью, моему взору представилась небольшая комната, в окне которой виднелась «хрущевка», стоящая напротив.
