— Так и быть, — кивнула Ирдана. — Лети, как птица.
Калека постарался сделать все возможное, чтобы его жертва хотя бы раз в жизни действительно ощутила себя птицей, правда, полет ее оказался недолгим — только до крутого гранитного склона ближайшей скалы.
— Ну а ты, который висишь справа, — обратилась Надежда к другому лазутчику. — Помнишь дорогу?
— Помню, несравненная. — Он не мог оторвать взгляд от каменной стены, на которой четко отпечаталась огромная кровавая клякса.
— Тогда вспоминай как можно подробнее. Язык пока можешь прикусить. Я и так все пойму.
Несколько минут прошло в молчании. Пленник от усердия даже глаза закатил. Надежда замерла, сосредоточившись на картинах, мелькавших в его затуманенном страхом сознании.
— Все! — тяжко выдохнул лазутчик. — Я постарался вспомнить каждую мелочь. Теперь отпусти меня, несравненная. Только не заставляй лететь птицей.
— Тогда ползи змеей, — милостиво разрешила Надежда.
Пленник с переломанным хребтом плюхнулся на землю и в самом деле пополз, волоча за собой отнявшиеся ноги.
— Зачем ты так… — сказал Артем. — Убей врага, если другого выхода нет. Но издеваться над ним…
— Началась война! — в самое ухо ему крикнула Надежда. — Ты можешь это понять? И с сего мгновения мы живем по законам войны!
После недолгих сборов армия двинулась вперед. Она казалась до смешного маленькой, но ее вел неуязвимый максар, в руках которого был клинок-всеуничтожитель, а в сердце — отчаянная решимость.
Первое боевое крещение они приняли, не отойдя от пещеры и нескольких шагов.
Внезапная атака лавины мрызлов, поддержанная на флангах отрядами всадников, таких длинноруких, что они, оставаясь в седле, могли касаться ладонями земли, не застала Надежду врасплох. Еще до того, как из-за ближайшего холма появилась боевая хоругвь Стардаха, она привела клинок в боевую готовность и поставила Яшта (единственного, кто был уязвим для стрел и метательных снарядов) у себя за спиной.
Они выстояли под убийственным градом свинцовых шаров, которыми забросали их длиннорукие всадники, и теми же шарами отогнали людей-псов, пытавшихся напасть на них с тыла (действия Калеки в этом эпизоде были не менее эффективны, чем стрельба из восьмиствольного миномета). А затем наступил черед клинка.
Артем несколько минут тупо наблюдал за этой бойней, а затем просто закрыл глаза, чтобы не видеть, как целые шеренги живых существ превращаются в безобразные груды мяса, как отрубленные головы летят по инерции вперед, опережая своих поверженных владельцев, и как человеческие внутренности перемешиваются с лошадиной требухой. Поистине клинок можно было сравнить только с легендарной косой Смерти. От него нельзя было укрыться ни в земляных ямах, ни за каменными валунами, ни за стальной броней. Вокруг четверки путников уже воздвигся вал из мертвых тел, но задние ряды все еще напирали, и, поражая их, Надежда была вынуждена кромсать и без того до неузнаваемости изувеченные трупы.
«Еще немного, и мы захлебнемся в крови, — подумал Артем почти равнодушно. — Или, связав из мертвецов плот, поплывем по кровавому морю. К пристани по имени Ад».
— Поздравляю тебя с победой, несравненная! — в голосе Яшта слышалось неподдельное восхищение. (Да и почему бы кролику не радоваться при виде стаи издыхающих псов?).
— Разве это победа? — буркнула Надежда. — Так, проба сил. Стардах прощупывает мои возможности. Теперь он знает, чем я вооружена. Но он не знает, какой у меня клинок. Ведь я до сих пор не использовала его в полную силу.
Поражение прислужников Стардаха было полным, но, судя по возникавшему то слева, то справа, то позади шуму стычек, сражение еще не закончилось.
Несколько всадников верхом на мрызлах (да и сами страшные, как мрызлы) бросились им наперерез. Надежда уже ухватилась за рукоятку клинка, но вся компания успела распластаться на земле в самых подобострастных позах.
— Несравненная! — взвыл кто-то из них. — Разреши нам сопровождать тебя. Мы обещаем верно служить тебе. На привалах мы станем оберегать твой Сон, а в походе понесем твою добычу. Много нам не надо. Мы будем подбирать только то, от чего отвернешься ты и твои слуги. А сейчас разреши нам дорезать этих презренных псов, посмевших поднять на тебя руку, а заодно и воспользоваться их имуществом.
— Сами вы псы, — сказала Надежда. — Трусливые и жадные пожиратели падали. Собираетесь даром кормиться возле меня? Впрочем, так и быть, я позволю вам сопровождать мою армию, но за неповиновение и измену покараю мучительной смертью. И не смейте без приказа приближаться ко мне ближе чем на сто шагов. А теперь приведите сюда лучших лошадей и подайте самые тонкие яства, которые только отыщете.
Свой путь Артем и Надежда продолжали верхом, удобно сидя в высоких деревянных седлах. Яшт от скакуна отказался и шел слева от Надежды, держась за ее стремя. Калека — тот вообще был сам себе конь и всадник (если лошади и интересовали его иногда, то совсем в другом плане).
А вокруг них, то отставая, то вырываясь далеко вперед, валила, словно стая саранчи, сжирая все на своем пути, постоянно увеличивающаяся рать бродяг, мародеров и насильников. Они поверили в Надежду сразу же после первой ее победы и намеревались сохранять ей верность до первого поражения.
Что осталось в памяти Артема от этого долгого сумбурного похода, когда они то ночевали в первой попавшейся яме среди чужих пылающих жилищ, то восседали за пиршественным столом в цитадели какого-нибудь максара, от души радующегося распре Стардаха с родной дочерью? Разве что ужас многих бессмысленных сражений (ведь исход таких войн обычно решала только непосредственная схватка двух враждующих максаров), кровь, обильная, как молодое вино на празднике урожая, и вино, сладкое, как кровь врага; неожиданно хлынувший на них густой едкий дым, под покровом которого отборные головорезы Стардаха пытались покончить с Надеждой, и бесконечный ряд костров, над которыми эти головорезы были потом развешаны. И еще ему запомнился сладковатый приторный душок тления, сопровождавший их армию на протяжении всего пути.
И вот наступил момент, когда цитадель Стардаха во всей своей мрачной величавости предстала перед ними. Опять их было четверо (не считать же за людей тесно сгрудившийся вокруг человекообразный сброд), но трое из этой четверки внешне и внутренне стали совсем другими, а место лукавого старца занял неискушенный юнец.
Никто не вышел им навстречу — ни с оружием в руках, ни с ключами на блюдечке. На стенах не развевались стяги и не сверкали алебарды защитников. Створки ворот были распахнуты, а решетка, каждый прут в которой был потолще талии Генобры — поднята.
