— Я о таких случаях не знаю, — покачал головой тот.
— Я тоже, — сказал Щербинин, — Какая-то чертовщина все же есть во всем этом.
Больше в морге делать было нечего. Сергунин еще раз обвел взглядом четыре трупа, один из которых напоминал безобразную головешку, потом все вышли на улицу.
— Переполох будет в городе, — сказал майор Батищев.
— Вы говорите, что они из группировки Касьянова. Это была самостоятельная группировка? — спросил у него Сергунин.
— Да. Что-то вроде боевиков по найму. Всего их человек десять — двенадцать. Было. Они принимали заказы — припугнуть кого, звездюлей навешать. Ну и в южной части города под ними были киоски да мебельный цех.
— Получается, они кому-то перебежали дорогу?
— В городе есть хозяин, это Самарин, — усмехнулся майор — Конечно, он может кого угодно замочить. Да только на него они бы ни за что не прыгнули. Не самоубийцы же. Да он их сам использовал для мелких поручений, чтобы своих не засветить.
— Убийства висят на этих касьяновских?
— Не знаю, — откровенно признался майор. — Может быть, и есть. Но пока мы их всерьез не цепляли. Двое из них, правда, срок тянут, но там было хулиганство, драка. Стволы у них есть, но, в общем, они парни с головой, спортсмены бывшие. В основном обходятся без оружия.
— Почему они не хотят быть вместе с Самариным?
— Не знаю. Может, они и хотят, да он не хочет.
— Выгодней держать их на подхвате?
— Наверно.
— Можно через кого-нибудь узнать, что они делали на свалке в тот день? И были ли у них какие-нибудь задания? — спросил Сергунин.
— Попробуем, — неуверенно ответил Батищев.
Как и у большинства сотрудников органов внутренних дел, у него, конечно, были осведомители. Но воспользоваться их услугами майору на этот раз не удалось. Когда он вернулся в отделение, ему позвонили, и знакомый голос, не здороваясь, произнес: «Надо встретиться». — «Буду через полчаса», — ответил Батищев. К заранее условленному месту встречи он подъехал один, на своей машине. На заброшенной стройке его ждал Кабанов, руководивший службой безопасности местного коммерческого банка, а вернее — Самарина. Он протянул руку Батищеву и без предисловий сказал:
— На свалке был?
— Только что оттуда.
— Четыре трупа и сгоревшая машина? Так?
— Быстро узнали, — сказал Батищев, хотя давно убедился, что служба Кабанова работает часто эффективнее милиции. Он хотел было спросить, не выполняли ли касьяновцы задание Самарина, но вовремя сдержался. Из них двоих инициатива в разговоре должна была принадлежать Кабанову. Батищев для него был платным осведомителем, пусть и в милицейской форме. Но основную зарплату Батищев получал от Самарина.
— Что эксперт сказал? Он сам, кстати, будет теперь вместо Гершензона?
— Нет, он к нам временно — из Москвы вызвали по линии госкомиссии. Сказал, что сильные удары электрическими разрядами. Похоже на поражение молнией.
— А машина?
— Пока неизвестно. Взорвалась, но причину еще не установили.
— Комиссия будет раскручивать?
— Скорее всего.
— Есть вообще ясность, что той ночью произошло? — спросил Кабанов.
Этот вопрос поначалу интересовал Самарина чисто в информативном плане: он хозяин города, и он должен быть в курсе. Когда он узнал, что одним из погибших был Припадок, он попросил Кабанова навести справки. Его мало волновали спятивший мент и режиссер с сотрясением мозга. Но когда он узнал, что пострадала и Алина, Кабанову пришлось заняться этим вопросом всерьез. Теперь же, после гибели касьяновцев, в пору было объявлять чрезвычайное положение: то, что ребят убрали при выполнении задания, полученного от Ляшенко, то есть от Самарина, говорило о том, что некто посягнул на власть Купона (такова была кличка Самарина, полученная еще во времена «застоя», а почему — история умалчивает).
— Пока все в тумане, — пожал плечами Батищев. — Арестовали Клюкина и Калинина, допрашивали, но толком ничего не ясно.
О версиях Ващенко майор Кабанову уже сообщал и повторяться не стал.
— А этот режиссер, Власов?… — как бы невзначай спросил Кабанов. Пока он не хотел говорить Батищеву, что гибель касьяновцев может быть связана с попыткой проучить режиссера.
— А что он? Ему досталось. В общем-то ни за что. По одной версии, Припадок искал зеркало, а его как раз нашел Власов и притащил в театр. А потом — я уже говорил тебе — оно оказалось у эксперта.
— Что за зеркало — тоже неясно? — спросил Кабанов. — Нет.
— Чертовщина какая-то, — пробормотал Кабанов. Ничего нового от майора он не узнал, лишь убедился, что органы, несмотря на помощь Москвы, тоже в тупике. — Ладно, — сказал он, протягивая майору конверт. Тот кивком поблагодарил. — Если что новое обнаружится, сообщи. Мы попробуем по своим каналам тоже узнать что-нибудь.
Обмен информацией должен быть взаимовыгодным — это понимали и Самарин, и Батищев. Деньги деньгами, но человек Самарина должен был делать служебную карьеру и тем самым получать доступ к большему объему информации.
* * *
Эдик не умел молиться. Иногда, в минуты отчаяния, понимания беспросветности своего существования, он бормотал что-то вроде молитвы. Как ребенок, он обижался на судьбу, не даровавшую ему ни красивой внешности, ни физической силы, ни таланта, ни хитрости, ни стальной воли. Слезы подступали к его глазам, но и тогда он взывал не к Богу, а словно бы к своему отражению, к тому человеку, которым он мог бы стать, если бы раскрылся, полностью реализовал хотя бы отпущенный ему скудный потенциал. Может быть, это было своего рода предчувствием своей судьбы — ведь именно это идеализированное отражение теперь слилось с ним и преобразило его.
Но если со слабостями было покончено, перед ним стояла другая задача — совладать со своей силой, использовать новые возможности так, чтобы вознестись и не погибнуть, сохранить любовь и воплотить массу несбывшихся мечтаний. Многое теперь было ему подвластно, но все известные цели были стандартны: завоевание власти, богатства, славы. Все это казалось нужным, но вместе с тем было связано с какими-то обязанностями, изменением личности, приспособленчеством. Может, нужно было занимать какую-то должность, сопряженную с властью; затевать какое-то дело, чтобы заработать деньги и увеличивать их количество, наконец, ставить спектакли? Во всем этом была какая-то скучная обязательность, не было игры, а ему хотелось именно игры, легкости. «Олимпийское», пришло ему на ум слово. Да-да, именно это. Божественная легкость, аристократизм, непринужденность, мифы. Он хочет быть равным древнегреческим богам-олимпийцам, он хочет творить новые мифы. Дистанцироваться от всего, что «человеческое, слишком человеческое». Не быть президентом страны, банка, корпорации, не быть звездой шоу-бизнеса, не быть мрачным тираном, чей трон тем выше, чем больше под ним трупов.
