Это она так повлияла на него и заставила разнервничаться. И не потому, что его пугали последствия нарушения приказа Томазино. В конце концов, она, как многие другие, и раньше видела расстрелы. Нет, было что-то еще, чувство ужаса и отвращения из-за ее настойчивого непонятного желания видеть, как умрет Лэрамит. Не думал я, что она может так сильно ненавидеть, — подумалось ему. Он покачал головой и решил, что порвет с ней раньше, чем планировал.
У него вырвался вздох облегчения! Когда надзиратель с охраной привели заключенных, капитан жестом приказал им зайти в автобус. Сегодня было трое. Двое, обвинявшихся в мародерстве, не смотрели в его сторону. Только Лэрамит задержал на нем тяжелый, пронизывающий до самой души взгляд прежде, чем зайти в автобус. Капитан отдал распоряжение спецкоманде ехать не с ним, а в автобусе с заключенными. Чтобы лучше обеспечить охрану, пояснил он. А сам поедет за ними в джипе. Гомес, единственный оставшийся из прежнего состава, не выказал никакого удивления. Он отсалютовал и сел за руль автобуса. Капитан забрался в джип и дал сигнал трогаться.
Она ждала, спрятавшись в кустах, тянувшихся вдоль дороги, и как только, услышав шум моторов, вышла из-под их укрытия, капитан притормозил джип, в который она запрыгнула, не дожидаясь полной остановки. В глаза ему бросилось, что на ней была мужская одежда, повседневное солдатское хаки, официальная форма армии Томазино. Его лишь слегка удивило, откуда ей удалось откопать форму. Впрочем, она могла служить, раньше в гвардейских частях армии Томазино, где было много местных женщин. Во всяком случае, такая одежда маскировала ее, и капитан был признателен за это.
Она нарушила молчание только однажды, наклонившись к нему и хрипло шепча:
— Я хочу, чтобы он наконец умер.
— Я уже обещал тебе это, — раздалось в ответ.
Ему представилось ее торжество при виде покрывающегося испариной лица Лэрамита в последние минуты жизни, пока двое других будут корчиться перед ним в предсмертных муках.
Чем ближе она становилась ему, тем больше бросалась в глаза жестокость, составляющая ее неотъемлемую часть. Его слегка передернуло. Ну все, только эта ночь, и больше у них не будет ничего общего. Им овладело раскаяние, что пришлось зайти так далеко в их отношениях.
Они были уже перед холмом. Пронзительно завизжали тормоза останавливающегося автобуса. Пятеро из спецкоманды вышли наружу, а один остался охранять заключенных. Капитан тоже вылез из джипа и встал на ноги, казавшиеся от долгой тряски в автомобиле ватными и по-старчески подгибающимися. Гомес взял из его протянутой руки приказ, по которому заключенные должны быть расстреляны.
Мария Альба оставалась в джипе. Если кто-нибудь из команды и удивился ее присутствию, то не обнаружил своих чувств. «Высокая дисциплина», — скривился про себя капитан. Первый заключенный ступил на землю на непослушных ногах. Капитан взял его под руку и повел к изрытой пулями стене, ярко освещенной прожектором. На полпути ноги у заключенного выпрямились, и он отбросил руку капитана.
После формальностей — отказа завязать глаза, закуривания последней сигареты — капитан отошел к выстроившейся шеренгой команде, оставаясь некоторое время спиной к заключенному, даря ему несколько лишних затяжек, потом обернулся и скомандовал:
— Atencion! Listo! Apunten! Tiren!
Второй так же подошел к стене, не нуждаясь, чтобы его вели, и еще отказался от сигареты. Когда с ним было покончено, капитан обернулся в сторону автобуса с сидевшим там Лэрамитом и увидел Марию Альбу у двери, готовую зайти внутрь. Она поманила его кивком головы.
Он подошел, чувствуя неприятный холодок в теле. Ему непонятен был этот внезапный приступ беспокойства и тревоги. Слишком много расстрелов, мелькнуло в сознании. Лучше бы сейчас отправиться куда-нибудь на некоторое время, может быть, даже съездить домой, в Штаты. И у него защемило внутри от нестерпимого желания очутиться снова на родине; он выругался, сердясь на свою слабость.
В автобусе Мария Альба сказала капитану:
— Я хочу поговорить с тобой наедине.
Кивком головы он отпустил охрану, которая тут же высыпала наружу. Лэрамит сидел на заднем сиденье, наблюдая за капитаном с легкой ухмылкой, немедленно исчезнувшей, как только тот взглянул на него. Снова что-то тревожное шевельнулось внутри у капитана, когда ему вспомнились точно такие же ухмылки Гомеса и Марии Альбы. Когда его взгляд обратился на поиски Марии Альбы, то внезапно остановился на пистолете в ее руках, дулом направленном в его сторону.
Пораженный, он стоял в безмолвном шоке. И какое-то шестое чувство подсказало ему, что никогда больше она не будет удивлять его, потому что такой шанс вряд ли представится. Лэрамит неторопливо встал, подошел и вынул у него из кобуры пистолет.
— Мне понравилась твоя форма, капитан, — сказал он. — Не позволишь ли пощеголять в ней? Только поживее.
К капитану понемногу возвращался дар речи. Он с болью и яростью посмотрел на Марию Альбу. Она прочитала в его глазах немой вопрос, и ее губы растянулись в тонкой ухмылке:
— Извини, но другого способа вытащить из тюрьмы Реймона не было.
Капитан наконец заговорил:
— Ты это все просчитала заранее? — Голос стал таким хриплым, что он сам едва узнал его.
Она кивнула.
— А твоя сестра? Ты простила ему?
— У меня никогда не было сестры.
— Так это все вранье? Даже то, что ты любила меня?
Ее зубы обнажились в улыбке.
— Точно такое же, как и слова о твоей любви. Что мне еще оставалось говорить? Мне пришлось предать его, чтобы казалось, будто я против него. И мне пришлось притворяться, будто я ненавижу его, чтобы ты взял меня сюда. — Она опять рассмеялась, тихо и невесело. — Сюда, на его расстрел.
— А теперь поторопись, капитан, — подал голос Лэрамит. Я не буду просить дважды.
«Ну, нет, они все равно не смогут убежать», — подумал капитан, снимая униформу и натягивая на себя одежду Лэрамита. Она подошла ему. «Я понял, на что они надеются, но они упустили из виду, что это мои солдаты. Я их капитан. Они послушаются меня, а не их. О’кэй, пусть позабавятся. Последним смеяться буду я».
Лэрамит ткнул пистолетом ему в спину, и они вышли из автобуса.
— К стенке, — прорычал Лэрамит. — На самый свет.
Его сердце бешено заколотилось. Пришлось проглотить паническое желание закричать. Нужно было выждать, чтобы Лэрамит хоть немного отошел и убрал пистолет от тела. Пусть только отойдет, и он покажет, кто здесь командует.
— У нас нет времени на завязывание глаз и последнюю сигарету, — сказал Лэрамит, отходя и держа под прицелом стоявшего под ярким электрическим светом капитана. — Мне очень жаль.
