ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Отвлекаешься, Старший Инспектор! События и впрямь омерзительные, но применительно к сегодняшнему нашему разговору не так уж и важные…
ШЕРВИНСКИЙ: А случись эти не так уж важные события после вашей смерти? Или моей? Трудно представить? А родным, близким, ученикам подвергшегося кощунству после кончины — легко?.. Впрочем, закругляюсь… И увидел я тех, кто бред этот выдумал, подтолкнул подлый розыск. Двух увидел, состоящих в родстве. Один худой, желчный, точь-в-точь инквизитор. Изощренный в подлости, даже звездное небо в окуляре телескопа населявший мордобоем галактических масштабов, ненавистью ко всему, что нетленно, гармонично, красиво, вековечно. Другой грузный, с зобом, как у индюка, крикун, доносчик, стравливатель всех со всеми, пьяница, представитель племени вселенских бродяг, борзописец, беллетрист, переводчик. При жизни всемирно прославленного гения они слыли его учениками, случалось учителю их защищать, а после смерти его ни разу не позвонили вдове. Я увидел подноготную подлости, микромолекулярную схему зависти. И только ради одного этого открытия стоило потерять в жизни день. Ничего, такое уже случалось с Магелланом.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Магеллан, а если быть скрупулезно точным, то его экспедиция, потеряв в календаре день, впервые в истории совершила кругосветное путешествие, Старший Инспектор.
ШЕРВИНСКИЙ: Понял намек, ваша честь. Но что поделаешь, если я потерял сознание сразу после того, как «мозг» завис над элекаром, опустился и накрыл элекар. Прежде чем оказаться внутри обода, я успел заметить: снизу обод не сплошное кольцо, а около пяти-шести параллельных колец, вернее, эллипсов, причем каждый состоит из отдельных сегментов. Все сегменты пребывали в постоянном движении как относительно соседних, так и самих себя, обладая всеми шестью ступенями свободы, вроде инфузорий в растворе. Хочу подчеркнуть упорядоченность их постоянного движения, хотя выражаюсь, видимо, невразумительно. Без подробной схемы не обойтись, и я ее впоследствии набросаю.
Довольно отчетливо вспоминаю также множество блестевших, как золото, сужающихся к концам канатов в жерле обода, они извивались, как щупальца медузы. И еще: когда обод уже накрыл элекар, я оказался в водопаде непривычно высоких звуков, ушам стало больно, пришлось их зажать ладонями, но не помогло. Дальнейшую потерю памяти я связываю именно с этими неприятными звуками.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Так ничего и не вспомнилось, Старший Инспектор?
ШЕРВИНСКИЙ: Сегодняшней ночью, хотя не рискну употребить слово «вспомнилось», то ли приснилось, то ли пригрезилось, а по-старинному, примстилось. Будто лежу обнаженный, погружен в светло-голубой раствор, весь, с головой, а сплошь по телу — присоски от щупалец, вроде тех, позолоченных, только цвет уже другой — ярко-зеленый. Тысячи щупалец, заметьте. И звуки все те же, невыносимые, особенно в обертонах. Такое ощущение, что с тебя снимают копию. Если же…
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Святослав Шервинский, в виде исключения позволю тебя прервать! Остальное нам известно. В 01.57 следующего дня ты обнаружил себя в том же самом элекаре и на том же самом месте, где отказал мотор. Мотор завелся, все схемы задействовались, и ты, следуя Специнструкции, связался лично со мною.
ШЕРВИНСКИЙ: И заметьте, сразу вам все рассказал. Не понимаю одного: зачем вы заставили меня, члена Сената, в последующие дни, а дважды и ночью, пересказывать одно и то же? Зачем эти допросы? Разве Старшие Инспекторы лгут? Тем паче члены Сената?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Ты не хуже меня знаешь, что, как и зачем, бывший Старший Инспектор Сената Планетарной Безопасности! Хочу тебя, наконец, порадовать: опросы кончились, ты вновь назначен — именем Сената — командиром «Обимура». Космофлот немедленно дал предварительное согласие, мне показалось, они там даже возликовали, получив известие о возвращении своего лучшего капитана, поклявшегося еще в детстве облететь нашу Галактику, если верить книгам о твоих подвигах во Внеземелье. Почему ты молчишь?
ШЕРВИНСКИЙ: Это тяжелое наказание, ваша честь. Вы же понимаете: теперь в переходах и рубках мне будут грезиться, мститься Брэдли и Кынчаков. Дайте другой транспортный астероид, коллеги! Любой другой, но не «Обимур».
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Сожалею, капитан Шервинский, решение Сената окончательное. Взгляни на купол Сената: двенадцать ущербных лун и лишь одно солнце. Солнце, между прочим, выставил я, хотя поначалу и склонен был предъявлять тебе обвинения гораздо более серьезные, нежели обвинения моих коллег, присутствующих на опросе.
ШЕРВИНСКИЙ: Как понять — еще более серьезные обвинения?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Причем порядка сугубо этического. После таинственного исчезновения тебя будто подменили. К нашему изумлению, ты вдруг принялся публично высказываться о самом нашем Сенате. Причем в тонах неодобрительных, точнее, злопыхательских. Зачем эти демагогические разглагольствования о каких-то немыслимых привилегиях сенаторов? О персональных планетолетах. О виллах в райских уголках земного шара, вроде бы смахивающих на дворцы Гаруна аль-Рашида. О якобы имеющем место вмешательстве членов семей сенаторов в общеземные дела. О пожизненной узурпации мною должности Председателя — хотя такая фантасмагория вообще ни в какие ворота не лезет. Поползли сплетни, покатились слушки. Опять подымают бучу крикуны из сообщества «Ангелы Мнемозины». Нехорошо. И потому еще нехорошо, что в Сенате ты — без году неделю. Пригляделся бы, пообвык — глядишь, и понял: никаких противоправных благ ни у кого из нас нет. Благо землян, их космическая безопасность — иных целей Сенат не преследует.
ШЕРВИНСКИЙ: Значит, меня, члена Сената, выдворяют во Внеземелье только из-за сплетен и слухов?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Только за то, что семнадцать с лишним часов ты пребывал неизвестно где, общался неизвестно с кем, делал неизвестно что. Твой лепет о летающем «мозге» вообще смехотворен. Каждый из нас, от Инспектора до Председателя, обладает слишком обширной информацией, располагает слишком большим могуществом, чтобы позволять себе подобное времяпрепровождение… Счастливого плавания на «Обимуре», капитан!.. Кстати, посмотри еще разок на сенатский купол: я тоже выставляю ущербную луну вместо солнца.
ШЕРВИНСКИЙ: Какое это имеет теперь значение? Очередной фарс?
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Для архивов историй все имеет значение, член Сената Планетарной Безопасности!.. Я полагал, ты спросишь о причине перемены моего мнения относительно тебя и твоей судьбы. Знай же, что ты совершил еще одну ошибку. Следуя твоей логике, подкрепленной цитатой из Пушкина, ты должен был не выискивать доносителей на деятелей прошлого, пусть и великих, а озаботиться загадкой катастрофы, учиненной «Протеем».
