а я переоденусь, а то неудобно так за стол садиться.
Виолетта была в простеньком спортивном костюме, но когда она вслед за Свиридовым пришла и села за стол, то на ней было очень скромное и очень красивое платье, и нитка жемчуга на шее …
Без опытной проверки разработки Виолетты полностью оценить было невозможно, и Потапович, и Баранов настаивали на экспериментах.
Место для новой опытной установки выбрали на месте старой установки в бывшем институте, рядом с другими установками, производящими жидкое топливо.
Установка заработала сразу, и сразу же были получены интересные результаты.
Если кратко, то корректировка установки по результатам анализов была минимальна, и приказом Генерального директора установка была принята в эксплуатацию.
А Ученый совет после заслушивания доклада Виолетты Ерцкой и содокладов Баранова и Потаповича о полученных результатах единогласно высказался за выдвижение автора на Госпремию, чем ужасно смутил автора, а так же о необходимости оформления заявки на изобретение …
Но зато какая неподдельная радость ждала Виолетту дома!
Радовались все, и большие, и маленькие, ее поздравляли и поднимали тосты за ее здоровье, за ее успехи.
– Что скажешь, Лена? – спросила Виолетта на кухне, когда они остались одни.
– Знаешь, я так рада, что сама не пойму, отчего. Я действительно рада за тебя, Виола!
А вечером Виктор увел Виолу к себе, читал ей стихи и они радовали друг друга …
ПОДВЕДЕМ ИТОГИ
Виолетта была первой, а затем все пошло сплошняком – результаты своих исследований докладывали все авторы, приводили результаты промежуточных испытаний или отзывы заказчиков.
Доклады тянулись не один день, и результатом были не только новые сообщения в «Труды», но и заявки, а самое главное – опытные работы с перспективными результатами.
Установка Виолетты Ерцкой с увеличенным излучателем уже давала промышленную продукцию, а в планах Ученого совета появился пункт о присвоении ей докторской степени без защиты.
Хватался за голову начальник 1-го отдела – столько новых секретных материалов свалилось на его голову, причем многое начали рассекречивать …
Лена Долгополова за голову не хваталась – она хорошо знала, кто такой Свиридов, и неплохо научилась у него оперативно решать любые проблемы без нервотрепки и без лишнего шума …
Поэтому хранилища для нового «бензина» росли быстро и без задержек, трубопроводы от установок к хранилищам укладывали в прорытые для них траншеи, а в транспортном цехе появились огромные цистерны-бензозаправщики, позаимствованные у авиаторов …
УТРО, ДЕНЬ, ВЕЧЕР
УТРО
Проснувшись, Свиридов повернул голову и стал разглядывать Тоню. Он уже научился отключать свое внимание и свой взгляд, нарушающие сон человека, и теперь спокойно смотрел на Тоню.
Тоня спала, прикрытая легким одеялом и подложив руки под голову. На загорелых плечах выделялась белизна ее тонкой сорочки.
«А ведь раньше мы всегда спали голые!» подумал Свиридов и осторожно коснулся губами ее плеча.
Тоня отреагировала сразу – повернулась, протягивая руки и обнимая его, и прижимаясь лицом к нему. И только потом открыла глаза и поцеловала.
– Доброе утро, милый!
– Доброе утро, моя родная. А раньше ты спала без рубашки …
– Можно подумать, что моя рубашка когда-нибудь тебе мешала!
– Но зато она многое скрывает …
– И опять-таки это тебя не останавливало. Что-то не так?
И Тоня стала целовать его грудь, а потом села и одним движением сбросила сорочку.
– Кстати, голышом прогуливаться в туалет мне неловко … Что ты делаешь? Твои руки …
В этот раз они опоздали к завтраку, и Верочка посмотрела на дедю и бабу с укоризной.
УЛЯ, ТЫ ЗАНЯТА?
– Уля, ты очень занята? – высветилось на дисплее пейджера.
– Нет, я иду к тебе. – тотчас ответила Уля и как была, не снимая фартука, пошла в мастерскую Гриши.
Гриша сидел на диванчике, на коленях его лежал незаконченный рисунок, но он не смотрел на рисунок, а сидел, закрыв глаза.
– Что, Гришенька?
Уля подсела к нему поближе, сбросив туфли, забралась с ногами.
Гриша молча обнял Улю.
Тогда она начала говорить – обо всем, о чем придется: о проделках Верочки, о вчерашней заказчице, о нитках, которые никак не подберешь в тон, о своих разговорах с Дашей и Любой, и о всяких повседневных делах …
Гриша взял рисунок и показал его жене.
Старый город с островерхими крышами, лента мертвой реки, а на этой стороне, на набережной сидел человечек. Вернее, сидело что-то, напоминающее человечка, и он портил всю картину – пейзаж оставался мертвым.
И Уля, продолжая своей монолог, стала говорить, что там, наверное, холодно, но нет туч и нет ветра, А где же птицы? Наверное, они улетели на площадь, где их подкармливают. А вода такая холодная, и так холодно и одиноко сидеть у неподвижной воды. И так неудобно – я бы села вот тут, у камней, они прикрыли бы меня от ветра …
И Уля говорила, говорила, уже чувствуя себя одиноко на неуютной набережной, вдали от тепла, когда ни одно окно не обещает тебе приют …
Гриша вытянул руку и Уля увидела, что по нижней стороне листа бумаги было несколько откидных клапанов – на одном из таких клапанов был изображен человечек. Гриша отогнул клапан и берег обезлюдел, а рисунок стал еще более безжизненным.
В руке Гриши появился фломастер, но Уля не рискнула пошевелиться и убрать свою руку.
А конец фломастера прицеливался и двигался над листом бумаги, и вместе с рукой Гриши двигалась рука Ули – но она сама еще не ушла из пустоты и холода безжизненного города.
А фломастер одним движением родил птицу над пустой водой и двинулся ниже, к берегу. Тут из-за края листа появился чистый клапан и закрыл часть берега. И острый конец фломастера завис над белизной листа.
Уля боялась дышать. Рукой, которую она засунула за спину Гриши, она чувствовала напряжение его мышц, а другая рука ощущала дрожь фломастера. И тут кончик фломастера начал касаться бумаги – Уле было плохо видно, что именно этот кончик создавал.
Гриша отодвинул руку и Уля увидела на берегу, на камне, девушку в накидке – птица летела к ней. И пустое холодное небо ожило, и дома – там, далеко – казались не такими угрюмыми …
– Гриша …
– Что, родная моя?
– Гриша …
– Что, любимая? Ты в фартуке? Я тебя вытащил с кухни? Пошли, я помогу тебе …
Когда на кухню, привлеченная вкуснейшими запахами, заглянула Тоня, Гриша сидел на высоком барном табурете, держал на коленях Улю, а Уля целовала лицо Гриши.
– Мама Тоня … – оторвалась на мгновение Уля и продолжила
