Торби кивнул. Он доставлял послания от старика в самые разные места и самым разным людям.
— Если ты будешь красть, — продолжал Баслим, — я узнаю об этом… рано или поздно. Если ты будешь врать мне, я уличу тебя… рано или поздно. Врать людям — это твое дело, но вот что я скажу тебе: если человек обретает репутацию лжеца, он может считать, что онемел, ибо люди не прислушиваются к завыванию ветра. Не обращают внимания. И в тот день, когда я узнаю, что ты украл что-то… или в тот день, когда я поймаю тебя на вранье… я подпишу твои бумаги и отпущу на волю.
— Да, папа.
— Это не все. Я вышвырну тебя со всем, что было на тебе, когда я купил тебя, — лоскут лохмотьев и куча синяков. Между нами не будет ничего общего. И если ты попадешься мне на глаза, я плюну на твою тень.
— Да, пап. О, я никогда больше не буду, папа!
— Я надеюсь. А теперь иди спать.
Баслим лежал без сна, беспокоясь, не слишком ли был резок с мальчиком. Но он не мог не помнить, что вокруг них был жестокий мир, и он учил мальчика жить в нем.
Он услышал в углу звуки, напоминающие работу грызуна, тихое шуршание; он лежал не шевелясь и прислушивался. Наконец, он услышал, как мальчик тихо встал со своего места, подошел к столу, тихо выложил на стол монеты, а затем вернулся на свой матрац.
Баслим уже давно учил Торби читать и писать на Интерлингве и саргонезском, время от времени подбадривая его подзатыльниками, потому что интерес Торби к умственным занятиям равнялся нулю. Но история с Зигги и понимание того, что мальчик растет, напомнили Баслиму, что время не стоит на месте, даже для мальчиков.
Торби никогда не мог припомнить ни место, ни время, когда он осознал, что Баслим и внешне (и по своей внутренней сути) не является попрошайкой. И совершенно четкие знания, которые он ныне получал, дали понять ему, что не стоит удивляться ничему из того, что папа делает или говорит — он знает все и может все сделать. Торби отлично знал других нищих, чтобы видеть разницу между ними и папой, но это его не трогало, ибо папа был папой, как солнце или дождь. Вне дома они никогда не говорили о том, что происходит в его четырех стенах, и это правило соблюдалось неукоснительно; гостей у них не бывало. У Торби было несколько приятелей, а Баслим знал хотя бы с виду сотни и сотни людей по всему городу. Никто, кроме Торби, не знал, где скрывается Баслим. Но Торби подозревал, что Баслим занимается не только нищенством. Однажды ночью, когда он, как обычно, пошел спать, он проснулся уже на рассвете от неясного шума и позвал сонным голосом:
— Папа?
— Да, это я. Спи.
Вместо этого мальчик встал и зажег свет. Он знал, что Баслиму трудно двигаться в темноте без ноги — если ему нужно воды или чего-нибудь еще, он подаст.
— С тобой все в порядке, папа? — спросил он, поворачиваясь к нему.
И тут же задохнулся от изумления. У них был незнакомец, какой-то ДЖЕНТЛЬМЕН!
— Все в порядке, Торби, — сказал незнакомец голосом папы. — Не волнуйся, сынок.
— Папа?
— Да, сынок. Прости, что побеспокоил тебя — я должен был переодеться. У меня были спешные дела. — Он начал снимать элегантную одежду.
Сняв вечерний парик, он стал походить на папу… Впрочем, не вполне.
— Папа… твой глаз.
— Ах, это. Ну, вынуть его так же легко, как и вставить. С двумя глазами я выгляжу лучше, не так ли?
— Не знаю. — Торби смотрел с подозрением. — Мне это не нравится.
— Вот как? Ну, думаю, ты не так часто будешь видеть меня в этой одежде. Поскольку ты проснулся, можешь мне помочь.
Но толку от Торби было немного; все, что папа делал, было для него внове. Первым делом Баслим вынул миски и тарелки из буфета, и на его задней стенке оказалась еще одна дверца. Затем он вынул искусственный глаз и, очень осторожно развинтив его с помощью отвертки, вынул из него маленький цилиндрик.
Торби следил за его действиями, но ничего не понимал, кроме того, что папа действует очень тщательно и быстро. Наконец Баслим сказал:
— Все в порядке. А теперь посмотрим, что за картинки у меня получились.
Он вставил ролик в крохотный проектор, приник к окуляру и, мрачно усмехнувшись, сказал:
— Собирайся. Приготовь завтрак. Тебе придется взять с собой кусок хлеба.
— Зачем?
— Шевелись. Не трать время.
Торби накинул лохмотья, приладил искусственную рану и вымазал грязью лицо. Баслим ждал его, держа в руках фотографию и маленький плоский цилиндрик, размером в полминима. Он показал фото Торби:
— Посмотри на него. И запомни.
— Зачем?
Баслим спрятал фотографию.
— Ты узнаешь этого человека?
— М-м-м… дай-ка мне еще посмотреть на него.
— Ты должен узнать его. Рассмотри его получше.
Наконец Торби оторвался от снимка.
— Ладно, я его узнаю.
— Он может быть в одной из пивных рядом с портом. Зайди сначала к Матушке Шаум, затем в «Супернову» и в «Девственницу под вуалью». Если там ты его не обнаружишь, обыщи обе стороны Веселой Улицы, пока не разыщешь его. Ты должен найти его прежде, чем наступит третий час.
— Я найду его, папа.
— Когда найдешь, положи эту штуку в чашку вместе с мелочью. Потом можешь приставать к нему с чем угодно, но не забудь упомянуть, что ты сын Баслима Калеки.
— Будет сделано, папа.
— Отправляйся.
Добираясь до порта, Торби не тратил времени зря. Утром, после Карнавала Девятой Луны, на улицах было мало прохожих, и он решил просто рвануть по самому прямому пути, через задние дворы, изгороди и закоулки, избегая только столкновения с непроспавшимся ночным патрулем. Но хотя он достиг цели быстро, ему не везло в поисках Одинокого Старика: его не было и ни в одном из подвальчиков, которые упоминал Баслим, и ни на Веселой Улице, которую Торби прошел из конца в конец. Время близилось к опасной черте, и Торби начал беспокоиться, когда увидел мужчину, выходящего из того заведения, которое Торби уже посетил.
Кинувшись через улицу, Торби оказался рядом с ним. Рядом с человеком был спутник — плохо. Но Торби начал:
— Подаяния, милостивый лорд! Подаяния, и пусть ваша благородная душа…
Спутник кинул ему монетку. Торби попробовал ее на зуб.
— Благословение неба на вас, милорд! — Он повернулся к другому.
— Милостыни, благородный сэр. Несколько монеток для несчастного. Я сын Баслима Калеки и…
Первый мужчина угостил его подзатыльником.
— Убирайся.
Торби увернулся:
— …сын Баслима Калеки. Бедному старому Баслиму нужна приличная еда и лекарства. Я один-одинешенек…
Человек со снимка полез за своим кошельком.
