— Куда уж лучше-то! — вздохнул Олег. — Полгода в одной банке просидели…
— Мне мальчиков, ему девочек? — уточнила Ася.
— В лотерею разыграете. — Лопатин включил радио — тихонько, для фона — и сдвинул зеркало так, чтобы видеть сразу обоих. — Об именах не думали пока? Оперативный позывной всегда и везде давал координатор, но я против этого правила. Вы ведь не животные, чтоб вам посторонние люди кличку выбирали. Предложения есть?
Олег покосился на Асю и прикрыл глаза. Заготовленных вариантов у него не было, а те, что рождались сейчас, выглядели ущербными. Всякие героические псевдонимы вроде «Гладиатора» и «Викинга» вызывали стойкую ассоциацию с детскими комплексами. Кроме того, Шорохов подозревал, что «Гладиаторов» в Службе и без него, как грязи.
— Да, еще нужно, чтоб имя было коротким, — предупредил Лопатин. — Из одного или двух слогов, три — уже много.
«Гладиатор» отпадает, — решил Олег. — И хрен с ним.
— Меня везде «Шорохом» звали…
— «Шорох»? — переспросила Ася.
— Ага. И в школе, и в армии, и в институте. Кличка от фамилии — это проще всего.
— На самом деле, — сказала она, — очень просто… И тебе нравилось?
— Не знаю… Мне все равно.
Машина свернула с проспекта, проехала метров двести вдоль трамвайных путей и, повернув еще раз, очутилась в узкой кишке переулка. Свет в домах горел еле-еле, ничего, по сути, не освещая. Луна спряталась за близкую крышу, будто испугалась, что случайно увидит недозволенное и получит импульс из мнемокорректора.
Василий Вениаминович погасил фары, и на улице стало еще темнее.
— Чего сидите? Приехали.
Он подвел Асю с Олегом к утопленной в стене железной двери и, спустившись на три ступеньки, щелкнул допотопным эбонитовым переключателем. Под козырьком пронзительно вспыхнула голая лампочка. Рядом с дверью высветилась табличка: «АО Крыша Мира. Производственный отдел».
— Ой, снег пошел… — обрадовалась Ася. — Смотрите! Легкие…летят и летят… Как бабочки Прелесть, правда?
Олег вдруг вспомнил комара на простыне — то ли проснувшегося не ко времени, то ли откуда-то залетевшего. Откуда-то из морозного декабря…
— Молодцы, — непонятно к чему сказал Лопатин, смахивая снег с кодового замка.
— Нам отвернуться? — спросил Олег.
— Зачем же? Наоборот, запоминайте. Да здесь несложно: «ноль девяносто пять», как код Москвы.
— Когда понадобится забыть… — начала Ася.
— Естественно, — охотно ответил Василий Вениаминович. — Если понадобится — забудете и друг друга, и самих себя. А вообще-то… Человек, знающий ровно столько, сколько ему необходимо, — счастливый человек. Но вам это точно не грозит.
Лопатин приоткрыл дверь — изнутри упруго потянуло теплом. Шорохову захотелось быстрее попасть туда, где можно согреться и покурить, но прежде чем он успел перешагнуть через порог, Василий Вениаминович выставил руку.
— Так… Первое задание вы уже провалили.
— А у нас было какое-то задание? — Ася вопросительно посмотрела на Олега.
— Ну раз вы сами на это не способны, принимаю волевое решение, — заявил Лопатин. — Ты, — он ощутимо пихнул Олега в живот, — откликаешься на позывной «Шорох». Усек? А ты, Асенька…
— Шорох!.. — Она прыснула и, поскользнувшись, схватилась за Олега — Шорох! Вот же, прелесть какая…
— Прелесть, — сказал Лопатин и, подняв палец, уверенно повторил: — «Прелесть». Твой позывной. Не обсуждается! — добавил он, опережая Асины протесты. — Шорох и Прелесть. Нормально, между прочим. Уж получше, чем какие-нибудь Рысь и Викинг.
— Слабое утешение, Василий Вениаминович…
— И попробуй что-нибудь изменить! — пригрозил Лопатин. — Закрывать тебя придет…
— Оператор Шорох, — смиренно ответила Ася. — Других у вас пока нет.
* * *
— Самое отвратительное, самое ужасное… — Инструктор выдержал воспитательную паузу и, величественно оглядев класс, продолжил: — Самое гнусное — это вторжение, совершенное кадровым оператором. Причина понятна: у вас больше соблазнов. Что сторожим, то и имеем… Со временем среднему оперу начинает казаться, что незначительные изменения прошлого неопасны…
В распахнутую форточку влетела жирная синяя муха, и инструктор с минуту наблюдал за тем, как курсанты пытаются ее прихлопнуть.
Июльское солнце палило нещадно, а ветер сегодня словно взял отгул: с самого утра и до обеда ни один листик, ни одна травинка не шелохнулись.
Олег прикрыл глаза ладонью и посмотрел в окно — через ворота с приваренными звездами проезжали пыльные автобусы. Это была уже вторая партия, не считая той, в которой прибыл сам Шорохов. Очередные шестьдесят человек, поверившие бархатному шепоту: «Для тебя есть работа, слегка странная, но тебе она понравится. Эта работа изменит твою жизнь к лучшему — настолько, что иных перемен ты не пожелаешь…»
Новобранцы высыпали на улицу, к ним подошел Хапин, и вскоре какая-то женщина схлопотала импульс из мнемокорректора. Старшина закрыл ей секунд тридцать или сорок, для демонстрации этого было достаточно. За что — неважно, повод у Хапина найдется всегда.
Половина домов на базе была занята, но начальство составило график так хитро, что группы нигде не пересекались. При желании можно было и встретиться, по крайней мере — с кем-нибудь из соседнего корпуса со зверским мозаичным десантником на стене, но желания ни у кого не возникало.
— …изменения прошлого неопасны… — повторил инструктор. — Трудно устоять перед таким соблазном. Ведь мир не рухнет. Так ему кажется — оператору, решившему преступить закон. Опер знает основные виды вторжений и стандартные приемы компенсации. Он сам их использует. Поэтому он способен рассчитать последовательность не на два шага вперед, а значительно дальше. Нейтрализовать такого нарушителя труднее. Но когда он все же нейтрализован… Никакой пощады! Никаких смягчающих обстоятельств. Если обычный преступник может отделаться коррекцией памяти, то опер, предавший Службу, уничтожается физически. Вы уже вырваны из среды, ваше исчезновение ничего в мире не нарушит.
Олег отвернулся от окна и побарабанил по парте. Нельзя сказать, чтоб инструктор его сильно напугал, хотя и не порадовал. Лекция о наказаниях уже была, а вот об устранении операторов Олег слышал впервые. Что же тут у них — пуля в затылок или, как шутил Хапин, бочка с цементом? Едва ли. Служба не должна оставлять тела — ни в каком виде. Даже пепел, растворенный в реке, — это слишком большая роскошь. Надо будет поинтересоваться, отметил Олег.
— Про ликвидацию хотелось бы чуть подробней, — высказался Иванов.
