— Нет у тебя никаких проблем,— проворчал Джерри.— Не кипятись.
— Вы как-то странно изменились за лето... Что случилось? — не смогла сдержать любопытства Дзинтара.
— Мы с Джерри теперь больше, чем друзья! Гораздо больше! — смело сказала Никки.— Он теперь мой Лев, а я — его Леопард. Я влюблена в него больше, чем в шоколад.
Джерри заалел и сказал смущённо:
— Никки, это не принято — так откровенно хвастаться личными делами.
— Почему? — рассмеялась Никки.— Люди, вы странные! Хвастаться одеждой и машинами — можно, а своим Львом — нет? Ну-ка, немедленно похвастайся мной!
Джерри глубоко вздохнул и смущённо улыбнулся.
— Не могу. Это глубоко внутри и не выворачивается наружу.
Никки не была привередлива:
— Молодец! Всё равно хорошо сказал...— И она, улыбаясь, снова поерошила длинные каштановые волосы Джерри.
— Сил нет смотреть на вас, влюблённых идиотов...— проворчала размягчённо Дзинтара.
А Хао действительно опустил глаза и стал похож на задумчивого Будду.
Джерри с Никки не были бы так безмятежно поглощены друг другом, если бы знали, что в это же самое утреннее время проходили два совещания — на соседней планете и в ближайшем городе.
Одна встреча посвящалась Джерри, на другой обсуждалась судьба Никки.
В четырёхстах тысячах километрах от Колледжа, в просторной комнате с низким потолком и без окон, вокруг круглого стола сидели трое мужчин. Внешне все они были как на подбор: среднего возраста, с невыразительными лицами, в неброских костюмах. Лишь голоса обладали индивидуальностью: один человек был пискляв, второй говорил баритоном, а третий хрипел и покашливал.
Хриплый сказал:
— С сегодняшнего дня я возглавляю операцию «Наследник» и хочу, чтобы до «Беседы» мы задействовали «Сирену».
— Чёрт побери, ты уже третий раз это говоришь,— пробурчал баритон.
— Мы знаем, чего ты хочешь,— перебил писклявый.— Но пока «Профессор» не войдёт в активную фазу, мы не сможем спланировать следующие шаги.
— Ждать недолго,— сказал кашляющий.— «Профессор» активизируется уже сегодня.
— Не верю я в этого профессора,— пробормотал баритон,— в нём обаяния ни на грош. От него воняет...
Другая встреча проходила в светлой роскошной комнате всего в пятистах километрах от кафе, где сидели четверо наших друзей. В огромное окно заглядывали солнце и вершины городских небоскрёбов.
Делового стола в комнате не было. Просто стеклянная сверкающая пластина с парой бокалов на ней непонятным образом висела между мягкими креслами.
В одном из этих кресел сидел красивый высокий человек и повелительным тоном говорил собеседнику:
— Сейчас она практически безопасна. Прикормите её немного, приручите — и достаточно. И так слишком много шума вокруг этой Маугли.
Второй человек слушал молча. Откуда-то сквозило ледяной очевидностью, что он безоговорочно предан говорящему. Ему было всё равно, что делать — приручить указанную зверюшку или оторвать ей голову. Он выполнит всё, что прикажет прикормивший его всесильный хозяин.
— Будет сделано, ваше величество,— почтительно сказал он в конце встречи, вставая с кресла и привычно поклонившись.
При этом его правая щека сильно дёрнулась, обнажив белый верхний клык.
Ничего страшного, просто нервный тик.
У второкурсников лекции проходили по разным факультетам, и Никки с Джерри впервые оказались порознь. Это внесло грустную ноту в сентябрьский день. Зато последняя лекция по социологии была общая — Никки и Джерри обрадовались встрече и сели, конечно, вместе. Лекцию читал новый преподаватель — профессор Тхимсот. Ещё до начала занятия Линней-Сова успел всем рассказать, что Тхимсот — известнейший социолог и мировой авторитет.
Это был пожилой приземистый человек. Обильная сероватая шевелюра кудрявилась вокруг бледного лица с веснушками и маленьким носиком. Тхимсот носил старомодные оптические очки — такие толстые, что они скрывали цвет его глаз.
Никки первый раз увидела очки, так сильно искривляющие свет.
«Зачем он носит искажающие очки?» — неслышно удивилась она.
«Кривое для одного — прямое для другого,— философски ответил Робби.— Профессор корректирует неправильное фокусное расстояние своей глазной системы».
«Почему же он не пройдёт обычную процедуру исправления зрения?» — недоумевала девушка.
«Кажется, ты навсегда останешься Маугли, не понимающей азов человеческой психологии,— язвительно отметил друг.— А я, вернувшись из космоса, уже прочитал пару сотен книжек по психологии. И всё теперь знаю про вас, обезьян-переростков. Очки для вас — это не только оптическое устройство, но и эффективный корректор лица, конструктор нужного имиджа и декларатор консервативных ценностей. А испуганным людям очки заменяют маскировочную сетку».
«Очки как декларатор ценностей?» — Никки потрясённо замолчала, подавленная непостижимостью человеческого общества.
Первый вопрос лектора к аудитории был неожиданным:
— Кто любит истории о путешественниках во времени? Поднялось несколько рук. Лектор удовлетворённо сделал вывод:
— Полагаю, вы знакомы и с концепцией «машины времени». Данное устройство упоминается в тысячах книг, где хрононавты меняют настоящее и будущее, производя небольшие изменения в прошлом. Как привлекательна возможность исправления совершённых ошибок! Отправиться назад во времени и остроумно ответить какому-нибудь нахалу, или не опоздать на свидание с любимой девушкой...
Некоторые студенты в аудитории заулыбались.
— Кроме машины времени, для изменения истории нужен ещё способ расчёта её альтернативных вариантов. Увы, машина времени — вещь фантастическая, хотя математики упорно пытаются скрестить квантовые червоточины с замкнутыми времениподобиыми кривыми в четырёхмерном пространстве. Зато предсказание истории теоретически реально. О, если бы мы имели чудесный способ математического расчёта будущего!
Глаза лектора мечтательно закрылись, и он сделал паузу.
— Ведь для изменения истории машина времени совсем не нужна! Повернуть историю просто: достаточно понять — какое изменение в настоящем мы должны сделать, чтобы получить нужное нам будущее.
Аудитория зашумела. Лектор мягко улыбнулся.
— Это может показаться невероятным: управлять своим будущим, решать его как математическое уравнение?! Но концепция математического предсказания будущего появилась ещё в двадцатом веке. Тогдашние модели мировой экономики и демографии были до смешного примитивны и рассчитывались на древних компьютерах, похожих на ящики с гирляндами новогодних лампочек. Но общая идея первых футурологических моделей была совершенно правильна: нужно взять основные компоненты настоящего, задать взаимосвязи между ними — и спрогнозировать их развитие.
