Да, их было много — очень много, наверно тысяча или две. Большинство десантников носило зеленые колпаки, но некоторые оказались в бурых повязках — их было меньше и они держались особняком. Томаш сперва не мог разобрать, кто они: судя по бластерам, вроде тоже десантники. Но может, технари? Потом пригляделся к повязкам и понял — «тигры». Конечно же, имперские «тигры».
На столике у входа лежала большая бобина двухцветной имперской ленты — синей с золотыми звездами, а рядом заботливо висели ножницы. Приказал это сделать полковник. Имперцы по очереди отрезали себе куски ленты и гордо повязывали на правое плечо. Это был их праздник.
Роботы заносили бесконечные ящики с закуской и выпивкой — явно из крейсеров, севших на равнине. На ящиках виднелись отвратительные имперские гербы. Роботы ставили ящики в угол, где их тут же потрошили десантники, устраивая импровизированные фуршеты. Один расшалившийся вертлявый парень повязал имперскую ленту на плечо роботу. Томаш мысленно поблагодарил его за это, потому что это давало хоть какую-то информацию. Например, можно было прикинуть число роботов, а главное — рассчитать, насколько близко сели корабли. Робот вышел с этой лентой, и довольно скоро зашел с новым ящиком. И снова вышел. Корабль был совсем рядом.
Когда он вошел в третий раз, его заметили. Высокий имперец, судя по нашивкам — капрал, догнал робота и выключил его. Робот замер с ящиком в руках. На плечевом поршне топорщилась имперская лента.
— Кто посмел сделать это? — громко спросил капрал.
Но его не расслышали в общем гуле. И тогда капрал вынул бластер, поставил огонь на минимум и дал залп в потолок. По вентиляционной шахте дохнуло раскаленной известкой, Томаш на миг зажмурился. Когда он открыл глаза снова, в зале царила гробовая тишина.
— Кто! Это! Сделал! — громко чеканил капрал, обводя зал налитыми кровью глазами. — Кто посмел повесить на робота геральдическую ленту Великой Империи? Ленту, которую имеют право надевать лишь бойцы Империи, верные слуги Императора? Ленту, за которую проливали кровь наши отцы, наши деды и прадеды?
Зал молчал.
— Сегодня, — бушевал капрал, яростно растягивая слова. — Мы пр-р-разнуем победу! Победу над вр-р-рагом Империи, собакой Грабовски! Мы захватили гадолиниевый рудник, который так необходим Империи сейчас! И эту нашу победу! — Голос капрала гремел. — Эту великую победу! Посмел оскорбить враг! И этот враг среди нас! Враг близко!
Капрал ткнул раструбом бластера вверх, казалось — прямо в сторону Томаша. Тот вздрогнул, хотя капрал явно имел в виду не его.
— Этот враг! — продолжал капрал, размахивая бластером во все стороны. — Хотел оскорбить Империю! Оскорбить доблесть! Оскорбить символ! Он надел ленту Империи — ленту победы — на робота! На тупого железного робота! С куцей памятью и грязными клешнями! Что он хотел сказать этим?! Что знаки нашей доблести — пустая игрушка, которую можно окунать в грязь, вешать на рабов, вытирать задницу?! Пусть эта грязная трусливая собака сделает шаг вперед и…
— Да ладно, тебе, Эфан, — послышался бас, и кто-то опустил руку на плечо капрала. — Когда ты успел надраться раньше времени?
— Что ты мне — ладно?! — взревел капрал, скидывая руку. — Что — ладно?! Это ты сделал?! Ты?!
— Остынь, Эфан, — загомонили со всех сторон. — Что ты завелся-то, в самом деле? Ну какой-то дурак повесил какую-то ленту…
— Не какую-то ленту! А ленту Империи! — надрывался Эфан, багровея. — И не просто дурак, а подлец! Подлец хуже врага! Пусть он выйдет! Пусть этот трус признается! — Эфан ударил кулаком в ладонь. — Сразимся один на один! Выходи!
Ряды расступились, и вперед пробился здоровенный парень в лихо скошенной зеленой треуголке. Он на ходу закатывал рукава комбинезона, обнажая могучие бицепсы.
— Ну, я это сделал! — рявкнул он.
Томаш знал, что это сделал не он.
Эфан поднял раструб бластера и лицо его исказилось.
— Ты сделал?! — зловеще повторил он. — Ты, Дельвиг?
— Брось пушку и ответь как мужчина, — пробасил верзила. — Ты хотел сразиться, Эфан? Или ты трус?
Но Эфан не спешил расставаться с бластером.
— Так это сделал ты… — он прищурился, поднимая бластер. — Так получи же, поганая собака…
Неизвестно, чем бы это кончилось, но дверь распахнулась и на пороге в сопровождении парней в тигровых повязках показалась высокопоставленная персона. На вид этому человеку казалось не больше сорока, был он одет в мундир имперского ко-адмирала, слегка напоминавший расшитый золотом халат, а один глаз его закрывала повязка тигровой расцветки. Войдя, он сразу оценил ситуацию.
— Отставить дебош! — холодно произнес он. — Всем сесть. Сюда идет его превосходительство адмирал Эрнесто Марианус.
— Да здравствует его превосходительство адмирал Эрнесто Марианус! — разом отчеканили сотни глоток.
Настала тишина, ко-адмирал кратко махнул ладонью и, словно по команде, тигровые повязки вытянулись и проорали:
— Славься его сиятельство ко-адмирал Санчес Диего Хуан Мигель Фернандес! Слава! Слава! Слава! Вечная слава! Слава! Слава! Вечная слава!
Их было гораздо меньше, но скандировали они из принципа дольше и яростней. Ко-адмирал гордо прошел по залу и сел у дальней стены — там, где когда-то была сцена, и теперь столики оказались на небольшом возвышении. Тут же все тигровые повязки перебрались к нему. Хоть их было втрое меньше, но выглядели они гордецами. Зеленые треуголки смотрели на них очень неодобрительно. Даже не на них — а куда-то выше, на стену. Но что там?
Томаш пошевелился, отполз чуть правее и снова приник к щели, скосив глаза — теперь ему целиком стал виден дальний конец зала и стена. На этой стене красовался огромный летящий тигр, растопыривший лапы в прыжке. Томаш мог поклясться, что еще вчера его здесь не было.
В этот момент в сопровождении свиты появился властный седой старик в мундире адмирала и небольшой короне с изумрудом.
— Да здравствует его превосходительство адмирал Эрнесто Марианус! — снова отчеканили глотки.
— Здравствуйте, орлы! — гаркнул старик с неожиданной для своего возраста силой. — Да здравствует победа!
Он поднял руку, улыбнулся тонкими губами, оглядывая ряды зеленых треуголок, но вдруг заметил летящего во всю стену тигра и ряды тигровых повязок на возвышении. И улыбка медленно сползла с его лица. Слегка растерянным казался и его адьютант — он держал в руке ящик с микрофоном и не знал теперь, куда его поставить. Вроде надо на возвышение, а оно занято.
Наконец Эрнесто Марианус соориентировался и принял верное решение — он гордо проследовал к тигровой стене и сел рядом с ко-адмиралом среди полосатых повязок. Его свита прошла за ним и расположилась у стены. Адьютант установил микрофон, и Эрнесто Марианус начал:
