– Чего? – спросил Ксавье, моргая.
Глаза Хьюга совсем потухли.
– У нас слишком большая тяга к жизни, – сказал он, глядя в черноту. – Слишком. Покоритель и должен быть жизнестойким, тут у гуманистов сомнения не было. Это и так само собой разумеется. – Он опять рассмеялся. – Мы должны жить и работать, до прилета переселенцев мы должны освоить хотя бы десятую часть суши, да в конце концов мы должны жить и для себя, они об этом не забыли, для них это наверняка было даже важнее… У нас прототип вместо генотипа, нам прописано радоваться. Видишь – я смеюсь… Скажи, а ты мог бы сейчас спрыгнуть, а? Вон туда?
– Туда? – Ксавье почувствовал, как его ладони ищут опору. – Н-нет… А зачем?
– Не хочешь, – удовлетворенно сказал Хьюг. – Это так естественно. А если бы очень захотел, если бы все надоело до головной боли, до рвоты… смог бы?
– Ну, наверное. – Ксавье сделал движение, будто собирался еще раз наклониться над обрывом. Он знал, что этого не сделает. – Почему бы нет. Если бы, как ты говоришь, все надоело… Всегда можно себя заставить.
– Вре-ешь, – злорадно сказал Хьюг. – А ну попробуй. Никогда ты себя не заставишь, запомни это как следует. Ни-ко-гда. И никто из нас не сможет себя заставить, даже в темноте с разбега, мы слишком сильны для этого. Слишком любим жизнь, слишком предназначены для жизни, долгой и счастливой – по благородному замыслу наших создателей. Беда в том, что мы созданы еще и слишком общительными, чтобы, значит, не разбеглись друг от друга, а образовывали социум. Ты что-нибудь слыхал об отшельниках?
Ксавье покачал головой.
– Ну еще бы, где тебе. Об этом мало говорят, и правильно. Детская болезнь. Время от времени кто-нибудь, до этого числившийся вполне благополучным, вдруг начинает огрызаться, иногда даже буйствует, это смотря по обстоятельствам, а потом просто бежит. Подальше. Прячется в лесу, в горах, жрет черт-те что, воюет со зверьем и первые дни совершенно счастлив. Только больше месяца никто не выдерживает – возвращаются, и все по новой… Так-то.
– Зря ты здесь сидишь, – сказал Ксавье, – ревматизм ловишь. Потому и мысли у тебя такие. Шел бы к костру, что ли. Погрелся бы, послушал – разве плохо?
Хьюг с интересом посмотрел на него:
– А что, историю про трех баб на леднике там еще рассказывают?
– Рассказывают.
– А про домик в саванне?
Ксавье кивнул.
– Я так и думал, – сказал Хьюг. – И зачем мне идти? Себя я могу и здесь послушать. Три года, знаешь, слушаю – не надоедает.
– А ты других послушай.
Хьюг сморщился, будто сжевал лимон. Что-то я не то сказал, подумал Ксавье. А ведь и верно – чушь. Где их взять, других этих?
– Ну, сам бы рассказал что-нибудь такое… невыдуманное. Ты же можешь, у тебя опыт.
– Могу, – согласился Хьюг. – Только не хочу. Знаешь почему? Смотрю вот я сейчас на тебя и думаю: каким же наивным, до слез трогательным дурачком я был три года назад… не обиделся? Не обижайся, ты не один такой, там у костра таких двадцать человек… терпят друг друга, не расходятся. Двадцать крепеньких таких Хьюгов Огуречниковых… И ты тоже Хьюг, а я – Ксавье. Только потрепанный. А самым молодым, знаешь, даже нравится, что каждый встречный для них – ожившее зеркало. Ты женатый?
– Нет.
– Женись, – сказал Хьюг. – Непременно женись, у женщин же совсем другой прототип, хоть отдохнешь… Женись, пока и тебя на край не потянуло. Кандидатура есть?
Ксавье помялся. Кивнул.
– Есть. – Ему вдруг захотелось поделиться с Хьюгом тем, чем он не делился еще ни с кем – единственным сном, который он ни разу не решился рассказать. – Ее зовут Клара…
– Как-как? – перебил Хьюг. – Клара, говоришь?
Ксавье запнулся.
– Д-да. Клара. А что?
– Да нет, ничего. – Хьюг зачем-то отвернулся в черноту. – Хорошее имя.
* * *
Стрельба снаружи совсем прекратилась. Стало тихо, только где-то очень далеко гудело пламя, вылизывая пустые коробки зданий, да иногда с шумом, похожим на тяжелый вздох, рушились перекрытия. Тишина отчетливо выдавала подготовку к новой атаке, Гуннар почти ощущал, как выдвинутые из глубины резервные роты занимают исходные позиции. Выродки этого не ощущали. Старикан сидел и тяжело дышал, как жаба, издыхающая под лучами солнца, а рыжий приподнялся, пошарил под собой и неожиданно вытащил сверток.
– Цела? – ожил старикан.
– Цела. Помялась только.
– Что за вещь? – спросил Гуннар, настораживаясь. На оружие было не похоже, но от выродков всего можно ожидать.
Рыжий раздраженно развернул сверток.
– «Хроника одного свершения». Старая книга. Точнее, рукопись. В подвале не все сгорело.
Гуннар мельком взглянул. Внутри свертка оказалась кипа тонких листов, вроде тех, на которых рисуют пиктограммы. Ничего опасного.
– Зачем?
– Чтобы читать, дикарь. Ты хоть читать-то умеешь?
Гуннар сел на пол спиной к стене, держа автомат между колен. Занятные твари эти выродки, правду говорят, что долго смотреть на них вредно. И внеочередную комиссию придется из-за них проходить, это ясней ясного. Может быть, пристрелить? Нет, попозже.
– Я не дикарь, а человек, – лениво сказал он. – А ты выродок, вот ты и читай. Мне читать незачем.
– Он книг никогда не видел, – встрял старикан.
Выродки снова переглянулись. Рыжий с безнадежным видом покачал головой:
– А еще говорили, что мы ошиблись с выбором прототипа… Какой там прототип. Это система.
– Эй, ты! – Пришлось поднять автомат.
– Что это за здание? – засипел старикан. У него был скорбный вид школьного учителя, объясняющего непосильную задачу сопливому кандидату в отклонутики. Гуннар усмехнулся. Ну-ну.
– Библиотека.
– Зачем она?
– Здесь хранится ненужное. Это все знают.
Рыжий замычал, раскачиваясь.
– Вот как, – сказал старикан. – Ненужное. Ты здесь бывал когда-нибудь раньше?
– Нет.
– Запрещено?
Гуннар не выдержал – фыркнул. Ну, дают эти выродки! Смех, да и только.
– Ничего не запрещено. Сюда можно входить любому, у кого есть дело. У меня дела не было, и я не входил.
– Ты слышал? – спросил рыжий. – У него не было дела.
Гуннар мельком взглянул в окно. Ему удалось охватить взглядом всю площадь. Там было мертво и сумрачно, свежие трупы уже успело припорошить копотью, и они мало отличались от вчерашних. Над площадью висела осторожная тишина. Новая атака могла начаться каждую минуту.
– Ты почитай ему, – просяще сказал старик. – Почитай, пожалуйста, вдруг он поймет, это же история… Вслух почитай. – Он придвинулся и затеребил рукав рыжего. – Андрей, ну не надо так, ну я прошу тебя, почитай, ведь не может же быть, чтобы он ничего не понял, не верю я в это… Ну хочешь, я ему почитаю…
