— А у нас? — успокаиваясь поинтересовался я. — Вытянем норму?
— Тридцать процентов за полдня, — утешил меня Булкин. — И один, похваливший плакаты.
— Выбегалло, — сказал я.
— Выбегалло, — подтвердил Булкин. — Подошел ко мне и говорит: — «А ты, эта, значит, написал правильно. Эта, инициативу проявил. На ученом совете вопрос буду ставить, как почин поддержать».
В глазах Булкина мелькнуло легкое злорадство.
— А ведь поставит, — задумчиво сказал я. — Еще и Модест поддержит, а остальные решат не связываться… Так что ты готовься, Юрик, пиши плакаты впрок…
Оставив Юрика в растерянности, я скрылся из столовой. Настроение улучшилось, кефир весело булькал в желудке, создавая приятную иллюзию сытости. Навстречу мне по коридору шел У-Янус.
— Янус Полуэктович, — поздоровавшись сказал я ему, — вы вчера просили сделать расчет… Так он готов, я сейчас пошлю девочек вам занести…
Янус открыл было рот, чтобы спросить, какой именно расчет я для него делал, но передумал, видимо, решив посмотреть по результату, что я вычислял. Вместо этого ласково взглянул на меня и сказал:
— Александр Иванович, вы сегодня не засиживайтесь на работе. Понедельник-понедельником, суббота-субботой, но сегодня-то вторник… да? Неделя вам предстоит сложная, отдохните.
— Очень сложная? — беспомощно спросил я.
Янус Полуэктович грустно улыбнулся и прошел в столовую. А я отправился в электронный зал в дурном расположении духа. Директор не злоупотреблял возможностью предсказывать будущее, и очень редко ее демонстрировал.
Ушел я с работы, когда еще и семи не было. То ли таинственное предупреждение У-Януса сказалось, то ли захотелось посмотреть свежую серию «Знатоков» по телевизору, сам не пойму.
Для очистки совести я сотворил двух дублей. Одного — заканчивать на «Алдане» расчет задачи для Почкина, а другого — присматривать, чтобы первый не отлынивал. Есть у меня такая нехорошая черта — мое настроение в момент создания дубля очень легко этому дублю передается. Из института я выбрался тихонько, стараясь не попадаться ребятам на глаза. Но на улице настроение быстро улучшилось. Был легкий морозец. Девушки, попадающиеся мне навстречу, весело смеялись, обсуждая переменчивую соловецкую погоду и свежие сплетни. Компания ребят с рыбзавода имени Садко прошла навстречу, что-то весело напевая под гитару и явно направляясь к ближайшему кафе. На мгновение мне тоже захотелось устроить маленький загул, выпить легкого болгарского винца «Монастырская изба», что недавно завезли в Соловец, или даже дернуть сто грамм грузинского коньячка под бутерброд с балыком. Но я вовремя сообразил, что в кармане лишь рубль, зарплата будет в четверг, а Володя мне пятерку завтра никак не отдаст. Пообещав той части своего сознания, что требовала разгульного образа жизни, реванш в субботу, я направился в столовую номер 11, где можно было перехватить чего-нибудь на ужин. Хмурая старушка-уборщица уже бродила между столами со шваброй, намекая на скорое закрытие столовой. Но я все же успел встать в хвост маленькой очереди и нахватать с подноса теплых пирожков. Возле кассы меня поджидала еще одна удача — из недр столовой вынесли остаток молочного, и я разжился сырком с изюмом и бутылкой кефира.
Обедневший ровно наполовину, но отягощенный грузом продуктов в авоське, я быстрым шагом направился к общежитию. Морозец крепчал, и пирожки, утратив остатки тепла, стали гулко постукивать друг о друга, когда я, потрясая перед лицом вахтерши пропуском, вбежал в вестибюль.
По пути в комнату я забежал на кухню. Там, конечно, никого еще не было. Может быть, на всем этаже я был один, остальные еще сидели в институте. Ставя на плиту чайник, я тщетно боролся с чувством стыда.
Нет, и что на меня сегодня накатило?
Я открыл свою комнату, включил свет и собрался было уже выгрузить продукты на стол, когда за спиной что-то гулко хлопнуло. Обернувшись, я увидел Корнеева. Корнеев был подозрительно тих и печален. Он парил в воздухе возле стены, яростными рывками выдирая застрявший в штукатурке каблук.
Злорадно подумав, что и у магистров не всегда удачно получается трансгрессироваться, я все же подошел к Витьке, схватил его за плечи и потащил. Витька сопел, колотя свободной ногой по стене. Наконец штукатурка не выдержала, и мы полетели на пол.
— Какой ты неуклюжий, Сашка, — вздохнул Корнеев, вставая и поглядывая на стену. В штукатурке зияла круглая дыра.
От возмущения я поперхнулся, но все же сказал:
— Завтра заделаешь!
— А что? Могу и сейчас… — Витька взмахнул было руками, но под моим укоризненным взглядом слегка смутился и заклинания не произнес.
— По-нормальному заделаешь, — объяснил я. — Возьмешь в институте цемента, песочка, и…
— Ладно, — сдался Витька. — Ретроград ты, Привалов… О! Пирожки! Это ты угадал.
Он уселся за стол, вытряс авоську. Подумал, протянув руку, вытащил из воздуха кипящий чайник, но заколебался:
— Эй, а может ты его хотел так принести… по-нормальному?
Махнув рукой, я уселся рядом. Спросил:
— Что ты так рано-то?
— А ты?
— Меня Янус напугал. Сказал, что…
— Неделя тяжелая будет, — кивнул Корнеев. — Во-во.
— И тебе тоже?
Витька мрачно откусил половину пирожка. Спросил:
— Чего он темнит, а, Привалов? Может уже про Колесо узнал?
— Не исключено.
— Скандал… — радостно сказал Корнеев. — Нет, не похоже. Сашка, может, нас на овощную базу отправляют?
С минуту мы обдумывали и эту версию. Но все же решили, что по такому мелкому поводу директор нас запугивать не стал бы.
— Ладно, нечего гадать, — первым сдался Корнеев. — Слушай, я вот что подумал — с Колесом…
— Ну? — содрогнувшись спросил я.
— А если его остановить, когда все люди на Земле счастливы? Когда всем — везет?
— Здорово, — признал я. — Вот только — когда? Разве так бывает?
— Ну, если объявить всему миру, что… э… в двенадцать ноль-ноль по Гринвичу, например, всем надо быть счастливыми и удачливыми.
Пришлось покрутить пальцем у виска. Корнеев фыркнул.
— Что смеешься? Ну немножко-то можно потерпеть? Сесть с хорошей книжкой у окна, смотреть на красивых девушек. Или собраться большими компаниями, комплименты друг другу говорить, подарки делать!
— А тебя в этот момент комар укусит. Или у соседа труба лопнет, и потолок зальет.
— Полагаешь — никак? — серьезно спросил Витька.
— Угу. Нереально. Обязательно кому-нибудь да не повезет.
— Потерпели бы ради большинства! — уже отступая высказался Корнеев. — Такая идея славная!
