Обитатели Гурдифло посматривали не без любопытства на этих одержимых, задумавших построить себе новое жилье. Летними вечерами местные жители,отправлялись прогуляться и, добравшись до новостройки, пичкали несчастных амбаровладельцев самыми противоречивыми советами. Здешние смотрели благосклонно на Ван-Шлембруков, приняли, так сказать, их в свое лоно: все-таки союзники, потомки маленькой, но доблестной бельгийской армии и короля-рыцаря. Словом, такие же люди, как мы с вами. А работящие тут уж ничего не скажешь! Если бы все французы были вроде них, не дошли бы мы до теперешнего положения. К тому же иностранцы, а понятно, что хотят сказать, хоть и говорят "пожалуйста" вместо "спасибо", иностранцами их назовешь разве что для смеха, просто они невинные жертвы разных географических штучек, вполне они достойны быть у нас. Правда, они боятся коров, каждую корову принимают за быка, ну да разве парижане лучше...
Летом со всех сторон им тащили корзинами зеленую фасоль, ссылаясь на то, что ее такая прорва уродилась, что девать некуда. Не желая никого обижать, Ван-Шлембруки, совсем захиревшие на строительстве своего амбара, ели все подряд. Уже целых три года трудились они без видимых результатов, когда как-то апрельским вечером Глод объявил Бомбастому:
- Видать, бельгийцы приехали. Вчера, когда я уже лег, слышал, как их машина прошла.
- Нынче пасхальные каникулы, они и приехали поишачить. А я вот что тебе скажу: если им нравится из себя бедняков разыгрывать, значит, им все вполгоря. Все равно как я, когда крышу чинил! Не хватило черепиц, так я вместо них крышку от бака проволокой прикрутил, и, поверь, держится неплохо.
- Ну знаешь, когда ты вместо черепицы повсюду крышки от бака присобачишь, не так-то это будет красиво.
Ответная гримаса Бомбастого свидетельствовала о том, что плевать ему на красоту не только крыши, но и собственную. Глод нахлобучил каскетку.
- Пойду поздороваюсь с бельгийцами, пусть не болтают там у себя, что французы дикари и всякое такое прочее. Надо с людьми вежливо себя вести.
Глядя вслед уходящему другу, Шерасс в порыве благоразумия решил было, что надо бы ему поработать в саду, впрочем, с этим делом и подождать можно. Он сгреб свою шапку.
- Я тоже с тобой пойду, полезно кости поразмять.
Они двинулись в путь под дружное хлопанье двух пар деревянных сабо. Когда Глод бросил свое ремесло, он прихватил с собой в Гурдифло запас не нашедших сбыта деревянных сабо. Так что они с Бомбастым были обуты до конца своих дней, даже если этим дням суждено длиться и длиться. Во всей коммуне только они одни круглый год, при любой погоде щеголяли в сабо. Об их появлении задолго извещал стук деревянных подошв по дороге.
- Закрывайте погреба, - хихикали остряки, - польские гусары скачут.
- Дочек, дочек из дома не выпускайте, - веселились другие, - козлы прутся!
- Берегитесь! - кричал через поле сосед соседу. - Индейцы вышли на военную тропу.
Наши друзья поравнялись с лугом, его обносил оградой Жан-Мари Рубьо с помощью своего сына Антуана.
- Приветик, Жан-Мари, - бросил Шерасс, а Глод тем временем отвернулся и, не скрываясь, уставился в противоположную сторону.
- Приветик, Сизисс, - ответил Жан-Мари. Прошли еще несколько шагов, и Бомбастый обратился к своему спутнику:
- Почему это ты, Глод, уже и с Жаном-Мари бросил разговаривать?
- Да как-то с годами разучился. Я и без болтовни все, что надо, знаю, а разговоров мне и с тобой хватает. Ну вот ты с ним заговорил, а что, тебе лучше от этого стало?
Шерасс ответил не сразу.
- Да ей-богу, не знаю, - признался он наконец. - А все-таки нужно с людьми разговаривать... Представь, мы бы с тобой не разговаривали...
- Ну мы - это совсем другое дело. Тогда бы нам плохо пришлось, ведь мы с тобой соседи.
Бомбастый снова задумался, потом пробормотал:
- Что верно, то верно. Это дело совсем другое. И потом у нас свинья общая.
- Видишь! - торжествующе заключил Ратинье. Когда они отошли, Жан-Мари с Антуаном решили передохнуть.
- Даже смотреть жалко на этих двух бедолаг, - вздохнул отец.
- Да почему? Они еще совсем свеженькие.
- Свеженькие-то свеженькие, покуда их паразиты окончательно не одолеют. Если в доме нет женщины, там только и есть чистого, что грязные рубахи. А что они едят-то? Капустный суп, сало, бифштекса и в глаза не видят - напьются и хлоп на пол, а в один прекрасный день и вовсе не подымутся. А уж Глод - последний злыдень.
- И в самом деле, почему это ты с ним не разговариваешь? Жан-Мари не спеша вытер платком мокрую от пота шею, потом буркнул:
- Это уж наше дело.
Чуть подальше Глоду с Бомбастым пришлось проходить мимо домика Амели Пуланжар, которая в качестве официально признанной местной тихопомешанной палец о палец не ударяла и только подвивала себе локоны. Так как все ее выходки были, по существу, безобидны, сыновья держали мать дома. Хотя по утрам она и пыталась электрической зажигалкой растапливать центральное отопление, зато умела очистить парочку морковок и картофелин и бросить их в суп. Когда она бралась вытаскивать из собачьей шерсти репьи, пес рычал и все шло своим чередом.
Амели всегда ходила в черном на манер всех старых жительниц Бурбонне, в национальном костюме, который она ни к селу ни к городу старалась оживить, нацепляя на голову розовый капор, который выудила в каком-то сундуке. Завидев наших дружков и приняв их за двух развеселых новобранцев, старуха радостно воздела к небу руки.
- Недоставало нам еще на эту полоумную нарваться, - проворчал Глод. Таким образинам лучше всего смирительная рубашка подходит, верно ведь?
- Дружок мой Глод, - запищала старуха. - Дорогой мой Глод! Иди, я тебя поцелую!
Уязвленный в своем самолюбии, Глод легонько отпихнул ее ладонью.
- Нет уж, старуха, не взыщи, поцелуев не будет! - И добавил, грубо хлопнув себя по ягодицам: - Если тебе так уж приспичило говядину целовать, целуй сюда!
Блаженненькая фыркнула, запустив палец себе в нос:
- Ты всегда был, миленький Глод, ужасным нахалом! Когда же ты умаразума наберешься? Иди в армию, там тебя быстро обратают!
- Верно, Амели, верно. Через два месяца мне призываться. Вдруг она, вся даже покраснев от смущения, пискнула:
- Господи, да я же ничего тебя о Франсине не спросила! Ну как она там, моя раскрасавица?
- Хорошо, очень даже хорошо.
- Тем лучше, тем лучше! Скажи, что я завтра зайду к ней и принесу торт, хочу поздравить с двадцатилетием!
- Непременно скажу.
Они ускорили шаг, так что Амели с ее одышкой пришлось, хочешь не хочешь, выпустить свою добычу. Желая утешиться, она подхватила кончиками пальцев свои многочисленные юбки и стала отплясывать польку; от этих ее маневров в ужасе взлетели с яблони две вороны.
