В тот момент когда Верховный Суд принимал решение о передачи магнитофонных записей Никсона в руки специального следователя, я был в городе Йорба Линда. Это калифорнийский городок, где рос Никсон. Здесь он учился в школе, здесь находится магазин, где он работал, тут есть парк, носящий его имя. В этом городке я зашел пообедать в китайский ресторан. На десерт подали печенье с предсказанием: внутри каждого такого печенья лежит свернутое пророческое изречение. Вот что досталось мне:
ДЕЯНИЯ, СОВЕРШАЕМЫЕ ТАЙНО НАХОДЯТ СПОСОБ УЗНАННЫМИ БЫТЬ.
Я отправил этот листок бумаги по почте в Белый Дом, приписав, что китайский ресторан находится рядом с домом Никсона. В письме я написал: «Кажется, произошло недоразумение; предсказание м-ра Никсона попало ко мне. Возможно, то изречение, что предназначалось мне, находится у него?» Ответа из Белого Дома я не получил.
Как я уже отмечал, автор, пишущий фантастику, — точнее, то, что он считает фантастикой — может писать правду и не знать об этом. Цитируя Ксенофана (еще один греческий философ досократовского периода): «даже если человеку доводится сказать истину, сам он этого не знает; все окутано проявлениями» (фрагмент 34). А Гераклит продолжил: «природа вещей в сокрытии самой себя» (фрагмент 54). Суть всего этого в том, что мы не можем доверять нашим чувствам; также, по всей видимости, мы не можем доверять рассудочному суждению. Что касается чувств: представьте себе человека, бывшего слепым с рождения, и внезапно прозревшего. Он будет, наверное, весьма удивлен, обнаружив, что предметы «уменьшаются» по мере удаления от них. С точки зрения здравого смысла для этого нет причины. Конечно, мы принимаем это в силу своей привычки. Мы видим, что они уменьшаются, но на самом деле мы знаем, что их размер остается прежним. Так что даже прожженый прагматик понимает разницу между истинными размерами и тем, что говорят ему глаза и уши.
Из написанного Гераклитом уцелело немногое, то же, что мы имеем, весьма загадочно. Однако фрагмент 54 гласит совершенно ясно: «сокрытая структура повелевает структурой проявленной». Это означает, что Гераклит видел пелену, лежащую поверх истинных событий. Он также может быть заподозрен в предположении о том, что время не есть то, чем оно кажется. Фрагмент 52: «Время есть дитя, в шашки играющее; принадлежащее ребенку — и есть царство». Конечно, это высказывание сложно истолковать однозначно. Но ему же принадлежат слова (фрагмент 18):
Если не ждать — не узнаешь нежданного; это нельзя выследить, не ведут к нему пути.
Эдвард Хасси, в своей научной работе «Греческие философы досократовского периода" (Edward Hussey. «The Pre-Socratics» — прим. переводчика), пишет:
Если Гераклит был столь убежден в недостаточной способности большинства людей к пониманию, он бы привел точные инструкции для постижения истины. «Разгадывание загадок» подсказывает, что необходим род откровения, нечто извне человеческого осознания… Истинная мудрость, как можно видеть, тесно связана с Господом; это, в свою очередь, подсказывает, что, приближаясь к мудрости, человек становится подобен Господу — или становится частью Бога.
Это не цитата из религиозного или философского трактата; перед нами выдержка из аналитической работы, написанной преподавателем Древней Философии Университета Оксфорда. Хасси ясно показал, что эти древнегреческие мыслители не разделяли философию и религию. Ксенофан из Колофона, родившийся в 6-ом веке до нашей эры, был тем, кому удалось совершить качественный прорыв. Не прибегая ни к каким основаниям, кроме собственного рассудка, он заключил:
Есть бог единый, не схожий с бренными созданиями ни телесной формой, ни мыслью. Всецело видит он, всецело мыслит, всецело слышит. Всегда он пребывает в своем месте; не движется он из одного в другое.
Это весьма тонкая и развитая концепция Бога; и, по-видимому, Ксенофан был первым из греков кто высказал ее. «Доводы Парменида были призваны показать, что вся реальность суть сознание, или объект мысли в сознании», пишет Хасси. А вот другое его соображение, касающееся Гераклита: «По Гераклиту трудно сказать, насколько отличны Божьи замыслы от их мирского исполнения; или сколь отлично само Божественное сознание от мира». Следующий шаг, сделанный Анаксагором, завораживает своим изяществом: «Он пришел к теории о такой микроструктуре материального, которая сделала реальность труднодоступной для человеческого понимания». Анаксагор верил, что все существующее определяется сознанием. Эти философы не были ни ограниченными людьми, ни фантазерами. Они спорили о серьезных вопросах и изучали взгляды друг друга со всей внимательностью. Лишь после Аристотеля их суждения стали рассматриваться как грубые и примитивные. Итак, резюме философии и теологии досократовского периода может быть сформулировано так: Вселенная есть не то чем она кажется; на своем глубочайшем уровне она есть то же, что и человек в своей природе. Можно называть это душой или разумом — это то единое, что мыслит и существует и лишь кажется множественным и материальным. Многое из этих идей доступно нам по концепции Логоса, связанной с Христом. Логос есть одновременно мысль и мыслящий. Вселенная то же — мыслитель и мысль и мы, человеческие существа, в конечном итоге сами являемся мыслями этого мыслителя.
Если Господь размышляет о Риме 50-х годов нашей эры — то сейчас Рим в начале нашей эры. Это похоже на наручные часы: у Вселенной нет автоподзавода, Господь — вот тот, кто их заводит. Также во Вселенной отсутствуют какие-либо «батарейки»; Бог есть источник энергии. Спиноза верил, что Вселенная есть тело Господа, распростертое в пространстве. Но за две тысячи лет до Спинозы Ксенофан сказал: «Повелевает без усилий он всем сущим мыслью своего ума» (Фрагмент 25).
Взоможно, те из вас, кто читали мой роман «Убик», помнят как мистическая сила по имени Убик заявляет о себе серией рекламных текстов:
Я есть Убик. Я был до появления Вселенной. Я зажег тысячи солнц. Создал мириады миров. Я создал тварей и места, которые они населяют. Я указываю им, где им быть. Они движутся туда и действуют согласно моей воле. Я есть слово и мое имя не произносится. Я называюсь Убик, но это не есть мое имя. Я есть. Я пребуду всегда.
Из этого отрывка ясно, кто есть Убик. Он указывает, что он — слово, или Логос. При переводе романа на немецкий произошло одно из самых замечательных недоразумений, с которыми я когда-либо сталкивался. Конечно, было бы прекрасно, если бы переводчик книги имел опыт переводов с древнегреческого на немецкий времен Гутенберга. Наш же переводчик был вполне современным. Все шло отлично, пока ему не встретилось предложение: «Я есть слово». Это озадачило его. «Что же имел в виду автор?», — наверное спрашивал он самого себя. По-видимому, ему не приходилось до этого встречаться с идеей Логоса. Он выполнил перевод настолько хорошо, как мог. И вот в немецком издании Верховная Сущность провозглашает себя такими словами:
