Солдат повел его обратно, и тут, в приемной, Ильин сразу же уснул. Спал он, вероятно, немного. Когда его растолкали, он с трудом поднял тяжелую голову и только после грубого окрика пришел в себя окончательно.
— К следователю! — приказал ему уже другой солдат.
Спустя минуту он снова очутился на том же стуле в кабинете. Через стол от него сидел офицер и с благожелательной улыбкой осматривал его.
— Теперь лучше, не правда ли?
Ильин промолчал. Потом спросил, стараясь подавить поднимающееся раздражение:
— Что вам надо? Чего вы от меня хотите?
— Не спешите, герр Ильин. Мы вам хотим добра.
— Я не Ильин, прошу это запомнить.
— Ничего, ничего. Давайте лучше начнем деловой разговор. Нам весьма неприятно, что такой одаренный человек, как вы, занимаетесь несвойственным вам делом. Каменоломня скверно действует на ваше здоровье. Вы можете окончательно надорваться. Это невыгодно и для нашего райха. Вы можете принести пользу куда более значительную, чем ломка камня. Разве я не прав? — перебил он самого себя, заметив на лице Ильина язвительную усмешку.
— Я слушаю, — коротко сказал Ильин.
— Да, гораздо более серьезную пользу. И я должен вам сказать, что в Германии ценят талантливых людей. У нас научных лабораторий во много раз больше, чем лагерей. Это понятно и закономерно. Мы — передовой народ мира. Науку делают только избранные. К таким людям, к счастью, принадлежите и вы.
— Я не имею к науке никакого отношения. Я был студентом, когда началась война. Я собирался работать, создавать, а не разрушать.
— Хорошо сказано. Мы тоже не только разрушаем, но и создаем. Новую тысячелетнюю империю, новых сверхлюдей, новые продукты питания, новую арийскую культуру. И если бы не фанатическое сопротивление ваших соотечественников… Впрочем, это уже другая тема, к нашему разговору она не относится. Так вот, вы — биолог, а у нас как раз есть письмо от одного научного учреждения с просьбой подыскать им специалиста. Мы хотим направить вас. Как вы на это смотрите?
— Еще раз повторяю, я не биолог. Я студент.
Офицер нахмурился.
— Подобное упрямство присуще азиатским народам и неполноценным людям. Оно меня выводит из равновесия, Ильин. Хватит изощряться во лжи! Мы прекрасно знаем, кто вы, осведомлены о вашей партизанской деятельности, о всей вашей жизни и жизни ваших близких. Я еще неделю назад мог бы отправить вас в крематорий, если бы… Кстати, ваша невеста, фрау Мария, тоже здесь. Итак…
Аркадий Павлович не смотрел на офицера. Он понял, что его выдали.
— Кто? — спросил он. — Терещенко?
— Да, Терещенко. Скрывать мне от вас нечего. Он выдал себя, а потом и вас. Молитесь за него богу. Не будь Терещенки, вы бы не прожили до следующего понедельника. Вы обязаны ему спасением. Теперь вы будете работать на нас, Ильин.
Работать на этих извергов, на их так называемую культуру? Ну, это мы еще посмотрим! Что они от него потребуют? Знают ли они о «веществе Ариль»? Может быть, им нужны биологи, и только.
— На вашем месте я бы не стал раздумывать, Ильин, — сказал офицер. — Вам предлагают выбор между жизнью и смертью, а вы еще колеблетесь. Странно в ваши двадцать шесть лет… Или вам не дорога жизнь? Мы предлагаем интересную для вас работу.
— Простите, — сказал он, — но я не знаю, в чем она будет заключаться.
— О, это обычная работа биохимиков. Синтетические пищевые продукты, в которых нуждается все человечество, может быть, какие-нибудь новые проблемы…
— Я очень неопытен. Всего три года самостоятельной работы.
Три года под руководством такого человека, как покойный академик Максатов…
Офицер вдруг прикусил язык. Аркадий Павлович вспыхнул. Он сразу понял, что его собеседнику известно все. Им нужно получить «вещество Ариль».
Следователь, в свою очередь, понял, что допустил ошибку. Теперь нужда в какой бы то ни было маскировке отпала.
— Откроем все карты, Ильин. Нам известно многое из того, что вы сделали за последние годы. Мы знаем, что вы сами сожгли все документы, касающиеся вашего препарата. И вы один из оставшихся в живых, кому знакомы научные опыты. Мы желаем, чтобы вы передали свои знания империи. Все знания до конца! Ясно вам? Хорошенько подумайте. А теперь — марш в лагерь!
С утра все пошло по заведенному кругу. Он получил свой паек хлеба, проглотил свекольный чай и стал в общую колонну. Заключенных повели в карьер, расставили по работам. Ильин оказался возле одного из надсмотрщиков. Самое скверное место.
— Эй, ты! — крикнул надсмотрщик. — Заметь себе, я не люблю, когда слишком часто разгибают спину… — и выразительно помахал ременным кнутом.
Аркадий начал работать. Надсмотрщик вился около него, как злой овод. Он придирался к каждому движению заключенного. К полудню Ильин был избит до полусознания. Когда надсмотрщик снова подошел к нему и поднял руку, Ильин, обезумев, схватил подвернувшийся кол и изо всей силы ударил своего палача. Но сил было мало, негодяй только пошатнулся. Люди, видевшие это, замерли. Надсмотрщик потянулся за пистолетом и медленно, стараясь как можно дольше продлить зловещую минуту, вынимал оружие из кобуры. Ильин стоял перед ним и не мигая смотрел на черный пистолет. Он не боялся смерти. Черт с ней, с такой жизнью. Не все ли равно? Хоть его тайна уйдет вместе с ним.
Надсмотрщик поднял пистолет на уровень лица. Ильин смотрел в черное отверстие. Ну!..
— Отставить! — сказал кто-то сбоку. — Он еще не успел проститься с невестой, ему надо подарить несколько часов.
Знакомый гестаповец подошел вплотную к Ильину.
Надсмотрщик опустил пистолет. Ильин оглянулся. Рядом с гестаповцем стояла Маша.
— О-о! — вскрикнула она и бросилась к Аркадию. — Ты?.. Живой?..
Ильин задыхался. Слишком много волнений за один день. Он обнял Машу, потом отстранил ее от себя. Она… В какой-то немыслимой одежде, страшно худая, одни глаза, бледная, изможденная, от белых пышных кудрей остались жалкие косички.
— Откуда ты? — хрипло спросил Ильик.
— Не спрашивай. Такая же работа, как и здесь. Я долго не выдержу, Аркадий, я умру.
Она не плакала. Только дрожали губы и горели сухие, воспаленные глаза.
Гестаповец сделал знак рукой. Два солдата подтолкнули Ильина и Машу и повели их в сторону лагеря.
— Где Терещенко? — спросил Аркадий, дотронувшись до руки Маши.
— Не знаю. На прошлой неделе мельком видела, как он шел по ту сторону зоны.
— Без конвоя?
— О да! Вид у него вовсе не такой, как у всех.
— Тогда ясно. Это он.
— Что ясно? Что он сделал?
— Он предал нас — И совсем тихо добавил: — Им все известно о нашей лаборатории.
