Ветер становился все сильнее. И когда Ивана сзади мягко, но сильно толкнуло в спину, он не удивился — значит, налетел шквал, значит, скоро буря. Он даже не повернул головы. Но его вдруг толкнуло сильнее. И он полетел на землю. Черная тень промелькнула над головой.
Иван перевернулся на спину. И застыл. Он ожидал чего угодно и кого угодно. Но то, что он увидал было нелепой фантазией, невозможной в этом чуждом мире. Прямо над ним, в каких-то десяти метрах над поверхностью нависал гигантский ящерообразный и перепончатокрылый дракон-птеродактиль. Ивана не поразило то, что у дракона было две головы на длинных извивистых шеях, две жуткие усеянные острейшими зубами пасти, он не удивился и тому, что крылья были полупрозрачны и сквозь них виднелось почти черное пасмурное небо… его ошеломило другое — в этой разреженной атмосфере не могло летать ни одно существо: даже комар или муха здесь сразу бы упали вниз, как бы ни трепыхали своими крылышками, ни одна птица бы не удержалась здесь на лету. А эта огромная мерзкая тварь висела словно на подвесках, она лишь лениво взмахивала сорокаметровыми крыльями, концы которых были усеяны шипами. Она висела свободно и легко, не прилагая для этого видимых усилий, так, словно в брюхе у нее был вмонтирован антигравитатор средней мощности.
Но Иван ясно видел, что тварь живая, что никаких антигравитаторов в ней быть не может. Он машинально, на ощупь подтянул к себе за ремень пулемет, слетевший при падении, упер его прикладом в землю, снял предохранитель. Но он решил не спешить.
При каждом взмахе гигантских крыльев Ивана прижимало к земле, вихревыми потоками гнало на него пыль, песок, камни — даже крупные тяжелые булыжники срывались с места, перекатывались, половину же лопухов просто посрывало, и они унеслись вдаль, половина приникла к поверхности, изъеденные листья дрожали, трепыхались.
Двуголовая гадина медленно снижалась. Иван никак не мог сосчитать, сколько же острейших когтей торчало из каждой лапы, казалось, их бессчетное множество — все они изгибались, то сжимаясь, то разжимаясь, словно они уже рвали чье-то тело. И все эти когти были нацелены на него. Но он лежал, надеясь, что дракон-птеродактиль сочтет его, заключенного в скафандр, за неживое, за часть этой мертвой каменистой поверхности, что он побрезгует столь непривлекательной поживой. Иван знал по Гадре и Гиргее натуры всех этих ящерообразных гадин: их лучше было не трогать, не задевать, они реагировали лишь на движущиеся предметы, ибо были предельно безмозглы и тупы. И потому он ждал.
Дракон снизился еще на метр. Взмахнул крыльями — Ивана чуть не перевернуло. Огромное чешуйчатое тело нависало живым дирижаблем, головы тянулись вниз. Дракон рассматривал непонятное существо. Но ни в одном из четырех застывших ярко-зеленых глаз не было ни любопытства, ни вообще какого-то интереса. Широченные полукруглые ноздри раздувались и опадали. Ивану казалось, что он чувствует горячее и вонючее дыхание. Но он конечно ничего не ощущал, шлем предохранял его от подобной мерзости.
Из пастей капала желтая слюна. Зеленые языки — змеистые и волдыристые — плотоядно подрагивали. А зубы были ослепительно, неестественно белы — будто их начищали, надраивали сутки, кряду! Ивану не нравились эти зубы — самый маленький был не меньше его локтя.
Шеи изгибались, головы опускались все ниже. Они были уже в трех метрах от Ивана, он слышал какое-то утробное чавканье и хлюпанье, вырывавшееся из пастей. Сиплое дыхание гадины обдавало его. Слюна уже не капала, она стекала пенистыми рваными дрожащими мочалами, заливала скафандр.
Иван не выдержал. В любой миг гадина могла его проглотить, именно проглотить, сожрать со всеми потрохами. Каким бы крепким ни был скафандр, но оказаться, даже будучи в нем, внутри чрева дракона-птеродактиля Иван не хотел. Очередь ударила сразу из обоих стволов. Иван стрелял в разинутую пасть левой головы, стрелял без передышки, стараясь, чтобы пули ложились в одну точку. Голова дернулась, и вслед за хрипом и бульканьем Ивана залило водопадом зеленой густой дряни, наверное, это была кровь гадины. Иван не стал разбираться. Он тут же перевернулся несколько раз вокруг себя, прижимая пулемет к груди. И вовремя — правая зубастая морда ткнулась в то место, где он только что лежал, с лязгом клацнули огромные зубы, челюсти сомкнулись.
Иван выставил стволы — теперь он палил в голую морщинистую шею с таким упорством и остервенением, будто вознамерился перебить ее напрочь. Крылья взмахнули как-то особенно сильно, и его отбросило на три метра. Но он зацепился за основание лопуха, развернулся, перезарядил пулемет. И снова на него потекла зеленая жижа, ослепляя, лишая возможности ориентироваться. Иван отбросил пулемет, счет шел на секунды, не до перезарядки! Сорвал с плеча, парализатор и выпустил подряд двенадцать ампул прямо вверх, в чешуйчатое брюхо. Его снова обдало липкой и клейкой жижей. Он бросил парализатор, потянулся к висевшим на бедрах ручным дезинтеграторам… Но не успел. Когтистая страшная лапа ухватила его поперек тела, сжала, оторвала от земли.
Теперь Иван был бессилен — костистые, крюкообразные пальцы сдавливали его, не давали высвободить рук. И в этих пальцах была заключена неимоверная сила, но ни один из когтей не коснутся шлема, поверхности скафандра.
Забились с неожиданной быстротой могучие просвечивающие крылья. Звериным ревом огласились окрестности. Ивана прижало к чешуйчатому брюху, И он увидел, как удаляется поверхность, как уменьшается в размерах брошенный пулемет, как он исчезает из виду. В брюхе булькало, клокотало, кипело что-то, переливаясь и храпя, содрогаясь и передергиваясь. Исполинские крылья ритмично взлетали, вверх и опускались. Простреленная голова безжизненно свисала, качаясь в такт взмахам. Они летели.
У Ивана было время осмыслить свое положение. Но что толку в том! Гадина могла в любой миг разжать лапу, сбросить его на глинистую почву — тут никакой скафандр не спасет от удара. А могла и сдавить посильнее. Мало ли чего она могла! Иван с огромным трудом высвободил правую руку, вцепился ею в морщинистый палец, обхватывавший грудь. Палец был толщиной в хорошее бревно, совладать с ним не было никакой возможности. И Иван оставил свою затею. Лучше до поры до времени не трепыхаться, авось все обойдется!
Он поглядывал вниз, прикидывал, сколько метров до поверхности. Точно высчитать не удавалось, но высота была приличной — не меньше километра. Летела гадина довольно-таки быстро, несмотря на ранения и потерю крови.
Ивану становилось не по себе от этой живучести, несокрушимости. Он пока еще встретился лишь с двумя типами живых представителей этого мира. Но судя по ним, мир был изрядно жизнестоек. В нем нелегко придется землянину. Даже такому, как он, прошедшему курсы спецподготовок, закончившему Школу. Если вообще ему удастся, конечно, выжить в этом мире с самого начала. Он уже забыл о переходе, о пролете воронки, о раздраженно-нудных голосах, о «системах» и всем прочем — эти вещи отодвинулись на задний план, ушли в область воспоминаний. Еще бы, когда такая жуткая действительность навалилась почти с первых часов на этой паршивой гладенькой планетенке…
