Хмурь неба все гуще. Дождь зашипел по белым полым крыльям, как по добела раскаленному металлу, слышнее тысячи труб мотора. По желобкам несущих поверхностей текли и вдруг протягивались параллельно мохнатому дну тонкие витые струйки, словно водоросли в прозрачном водопаде. Авиаторы пригибали головы за желтовато-зеленый целлулоидный козырек, так же как прежде за блиндажи траншей. Дождевые капли били, как пули.
Облачные космы путались с вихрами елей. Тайга — туман — хаос. Юнкерс, точно отряд конницы перед проволочным заграждением, не выдержал, повернул. Вспененный мокрый конь заметался среди вражьей силы.
Рули и глаза и упрямая кромка губ — больше ничего…
Вдруг из тумана — зеленая плешинка, не то елань, не то лесосека. Бронев мгновенно решил — взял на посадку. Пассажиры держались за спинки передних кресел.
Аэроплан быстро и тяжело остановился на размякшей земле.
— Такой полет имеет много общего с шахтерской работой, — сказал Бронев. — Только не надо нагибаться.
Он соскочил, пробежал по елани, вернулся. Сапоги его были мокры и блестящи. Лепестки цветов остались на них.
— Сознаюсь: здесь мое искусство не при чем. Просто повезло: тут пень, там пень…
— Сесть-то сели, а как выберемся? — вздохнул Бочаров.
— Придется поработать, расчистить площадку, — сказал Бронев.
Он опять ушел вымерять метры, отмечать пни и ямы. В аэроплане нашлись два топора, пила и шанцевая лопатка. Еды не было, кроме буханки хлеба, колбасы и вина. Пни выкорчевывали торопясь, не берегя сил; к вечеру болели руки и спины, — план пилота был выполнен, но туман не рассеялся.
— Что ж, заночуем, — сказал Бронев.
Древние ели стояли кругом, как буддийские пагоды, простирая карнизы своих ветвей. Трава поседела от сырости. Комариная тишь. Бронев показал на пропеллер: его лопасти были в мелких кровяных пятнах от разбитых насекомых.
— До черта, до черта комарья тут и мошка, — обреченно отозвался Бочаров. — Все рыло распухнет.
Узлов рассказал:
— На аэродроме, на копях зашел спор: чья работа труднее. Казалось, кто станет тягаться с забойщиком? Подошел мужиченко и негромко эдак, между прочим, вставил: «А косить в тайге, когда мошка, не хошь?..» И шахтеры замолчали, отошли. В Сибири знают, что это за штука. Сейчас какая мошка! Вот недели через две…
— Костер! — крикнул Бронев. — Прите валежник!
— Не разжечь, — причитал Бочаров: — такая мокреть.
— Дурак, дурак! Видно, что ты охотник, а не самолетник.
Бронев нацедил пол ведра бензина…
Ночь — тайга — костер — громадные призрачные крылья.
Люди у костра согнулись над картой.
— Если считать, что с одной стороны наше задание состоит в исследовании новых воздушных путей, а с другой — в агитполетах, то первую часть мы выполнили целиком: пути, на восток от Оби, никуда не годятся.
Ночь — костер — пастухи. На траве — рядом — пасется ручное чудовище.
Нестягин сидел поджав ноги, по-азиатски, говорил, как будто рассказывал сказку.
— В Сибири надо летать на гидроаэропланах. Посмотрите, какие здесь реки. Их притоки сближаются на несколько десятков верст, из одной системы легко перелететь в другую. По берегам рек расположены почти все города, крупнейшие села. И те же водные пути ведут в такие места, в такие… вот, например, это озеро: «Падыргэ-Недэ-Ами-Тэль-Ту».
— Я выписал поплавки для своих юнкерсов, — сказал в свое оправдание «Авиахим».
Бронев вспоминал полеты в Средней Азии. Он служил там, вместе с Нестягиным, на аэролиниях Добролета. Перебивая друг друга, авиаторы рассказывали о путях над Афганистаном, о холоде снежных хребтов и о шестидесятиградусном зное в долинах. Воздух кипел, взлетая и падая, незримые «воздушные ямы» наполняли атмосферу…
Громадные смолистые пни нагорали углями, от огня становилось сухо и знойно, Бочаров предложил реванш в шахматы. Партия была испанская.
Узлов перелистывал свою записную книжку. Она была наполнена перепиской с пилотом, подкрепленной ругательствами, сравнениями качеств мотора с различными качествами Лидочки, торопливой записью громких признаний крестьян о сказочной птице, влетевшей в неподвижную их жизнь… Он задремал, свернувшись под овчиной.
Ночь — костер — громадные крылья — аэроплан или — может быть — археоптерикс.
Узлову снились синие сопки, Туркестан и воздух.
Вдруг лопнула свеча, ровный гул мотора перешел в ружейную пальбу. Узлов проснулся, сел: в розовом рассвете через поляну бежали босые, простоволосые старухи, били в сковороды.
— Ведьмы! — сказал Нестягин.
— Это хорошо, — решил Бронев: — поблизости есть сумашедший дом, значит город не далеко.
— Ну, местечки, местечки!.. — закрякал Бочаров, ежась: — дуют нагишом в такой холод!
— А ничего, небушко летнее, — прищурился Бронев. — Ну, давайте выбираться из этой мышеловки: кто кого.
Мотор разодрал тишину, как занавеску. Нестягин спрыгнул, законфузился, сказал, что надо переменить пружину клапана. Бронев выключил. Тогда с опушки полетел крик: «Стяпан! Стяпан! Стяпан!».
Неспешно подошли два охотника, в полушубках, в шапках, в броднях, сказали, скидывая берданы: «Здравствуйте-ка» и «откель». В их лицах не было ни удивления, ни тревоги, они казались одинаковыми, как европейцам кажутся одинаковыми негры, только у одного борода была темная, а у другого, у Степана, с проседью. За темным на веревке, как собачонка, вышагивал медвежонок.
— Продай! — сказал Бронев.
— Купи.
— Два червонца!
Охотник чуть не перекрестился: вот послал Господь дурака, — медведя не видал.
— Это подарок Ермошке, — объявил Бронев.
— Ты что, опупел! — напустился Авиахим. — Куда мы его денем?
— Вам что же, тесно вдвоем? — помрачнел пилот.
— Дак с ним же медвежья болезнь, он…
— Ну, тогда сам садись за рули!
— Он у миня смирнай, Миша, — сказал охотник, испугавшись, что сделка разладится.
Бронев отдал деньги, потащил медвежонка к юнкерсу. Темный ушел помогать.
— Ну местечки, местечки! — вздохнул Бочаров. Он спросил Степана насчет «ведьм».
— А етта деревенька наша тута, — объяснил охотник.
— Ну?
— Обягали, видать, деревеньку стары: лихоманка шибко у нас народ трелит. Разны способы перебрали. Вадицу святу, огонь деревяннай. Таперь, должно, обягали. Ну, как ничо не помагат, в неволю черту свечку поставишь… И-их, ужась старуху взяла, верна! Вот, скажут, ета сама лихоманка на елани, как сатана ужасное, большое, с крыльями…
Охотник засмеялся.
— Болота у вас. Малярия.
— Болоты, правильна…
