Ознакомительная версия.
– Дядя Гил, здесь мои друзья, из нашей школы. Ты как, не будешь возражать, если мы вместе потусуемся?
Насчет слова «тусуемся» Гил, конечно, мог бы возразить. Но воспрепятствовать желанию племянника пообщаться в выходной день с одноклассниками-друзьями было бы не по-товарищески.
– Ладно, Саймон. Вот тебе 50 долларов, встречаемся через два часа. – Он показал рукой на видный со всех сторон ярмарочный замок с башней, на которой были большие часы. – Встретимся под часами. Ну, беги. Да, и на «русские горки» без меня не соваться, договорились?
– Конечно, дядя Гил.
Улыбаясь, Бейтс наблюдал, как племянник, подбежав к ребятам, тут же принялся что-то взахлеб рассказывать им. Судя по некоторым специфическим жестам рук, Саймон рассказывал об утренней рыбалке и величине выловленных им с дядей рыбин.
Когда ребята стайкой двинулись в направлении боковой дорожки, ведущей к основным аттракционам, Бейтс потихоньку пошел, куда глаза глядят. Внимание его привлек щит, над которым было намалевано крупными белыми буквами по синему фону: «Попади в дурака!» Подойдя ближе, Гил Бейтс увидел, что в середине дощатого щита вырезана дырка, которую заполняла голова клоуна: рыжие волосы всклочены, вокруг глаз и рта – белое обрамление, на месте носа – шарик оранжевого цвета. Голова подмигнула Бейтсу, который, подойдя ближе, очутился у стойки, возле которой стоял средних лет мужчина в рабочей спецовке. На стойке стоял поднос, на котором высилась гора бейсбольных мячиков.
– Ну что, сэр, вмажете мячиком по глупой голове? Всего три доллара!
Бейтс с изумлением смотрел на происходящее. Какой-то парень сунул в руку служащему три купюры, взял мячик, примерился, прицелился и с размаху вмазал прямо в лоб клоуну. Голова охнула, исчезла из дырки, но через несколько секунд вновь висела над землей, глупо улыбаясь и ожидая следующего желающего «вмазать» по ней.
Гилмори Бейтс в изумлении задрал брови.
Было чему изумляться. Когда-то, до отмены рабства и сразу после, этот аттракцион был одним из любимых американцами – белокожими мужчинами и подростками.
Потому что голову высовывал в дыру всегда чернокожий. И поэтому его охотно лупили мячиками белые посетители ярмарок.
Но аттракцион был давно запрещен, полиция за такие аттракционы могла просто-напросто закрыть ярмарку. И неважно, что роль жертвы выполняет белый, сам по себе аттракцион считается излишне жестоким. Однако вон и полицейский прохаживается, и словно бы ничего не замечает. В чем же дело?
Бейтс обошел щит вокруг и, увидев изнанку, улыбнулся.
Не было ни белокожей, ни чернокожей жертвы. Голова была резиновой, а на задней стенке щита был прикреплен механизм, обеспечивающий при попадании мячика в голову полную иллюзию поведения живого человека при таком ударе в лоб. Или в нос – неважно, механизм срабатывал, выдергивал голову из прорези, опускал ее на несколько секунд вниз, а затем возвращал на прежнее место. Но как быть с определением аттракциона, как жестокого?
Возможно, нынешние законы штата Джорджия позволяли использовать как развлечение механическое подобие запрещенного когда-то аттракциона.
Бейтс побрел дальше. Никто знакомый ему не попадался, а время как-то убить было нужно. Машинально он свернул на какую-то дорожку и оказался в месте, где располагались будочки предсказателей, гадалок, экстрасенсов и тому подобной публики, над которой Гил Бейтс, материалист и почти атеист, всегда посмеивался, считая шарлатанами.
Но тут… Казалось, ноги сами притормозили перед навесом, отгороженным с трех сторон плотной тканью. Занавес с четвертой стороны был откинут в сторону, и Бейтс увидел сидящую за столом молодую красивую цыганку. Золотые серьги и мониста на груди поблескивали в темноте, но не это привлекло внимание Гилмори. Просто при виде его цыганка привстала и с каким-то изумлением уставилась на Бейтса.
И опять-таки ноги сами понесли Гила Бейтса, материалиста и человека ни во что такое не верящего. Он вошел под навес и опустил за собой полог.
Яркое солнце, просвечивая сквозь ткань, создавало в шатре полумрак.
Бейтс сел на стул. Положил руки на столешницу, на которой стоял перед цыганкой хрустальный шар в подставке.
– Ну, что ты можешь сказать обо мне? – спросил он, доставая из кармана сотню и кладя купюру перед девушкой.
– Ты знаешь, что над тобой и в тебе – зло? – хрипловатым, но приятным голосом ответила гадалка.
– Я знаю, что что-то мешает мне по ночам нормально спать. Ты можешь сказать, что это?
– Могу. Но тебе очень не понравится то, что я вижу. Даже без своего шара…
Она взяла деньги, сунула в какую-то складку на широкой цветастой юбке.
– Слушай.
Полузакрыв глаза, она нараспев принялась вещать.
– Были трое, и трое совершили страшное зло… Они платят сейчас за это, и плата это – тяжела.
Она, не раскрывая глаз, принялась водить ладонями рук над шаром. В глубине стекла засветилась точка, потом она стала разрастаться и вскоре шар наполнили неясные образы – как будто лицо человека, потом мелькнул какой-то горный пейзаж, и все заполнил собой кусочек суши, окруженный водой. Изображение потускнело и исчезла.
Цыганка встряхнула головой, открыла глаза и сказала:
– Слушай внимательно, не переспрашивай, и не задавай вопросов. Троих спасет один – Неживой и Живой. Неживой – научит, Живой, если захочет – исполнит. А теперь иди.
– Послушай… – Бейтс привстал со стула. – Что значит – живой и неживой? Один – и живой и одновременно мертвый – как это?
Цыганка грустно улыбнулась.
– Я передала тебе слово в слово то, что сказал мне шар. Я не знаю больше ничего.
– Но как я узнаю… И где искать этого одного?
Женщина уже полностью оправилась, и теперь она, уже белозубо улыбаясь, сказала ему:
– А ты ведь никогда не верил таким, как я, верно? Но вот что я тебе скажу, и это – правда. Придет время – ты сам поймешь, кто и как поможет тебе. Просто жди.
И когда Бейтс выходил, в спину ему тихонько добавила:
– Только не забудь, что это Он будет один. А вас – трое…
Некоторое время спустя Гил Бейтс сидел в просторном кресле салона первого класса самолета, летевшего на Женеву. За иллюминатором был ночная темь, а внизу, невидимые, неспешной вечной чередой бежали океанские волны – Атлантика, как и вся часть полушария, была покрыта ночным покрывалом. Едва слышный гул мощных моторов Боинга создавал ощущение уверенности, некой стабильности мира, пусть и на время, и навевал дрему, которая у большинства пассажиров уже переходила в сон.
Ознакомительная версия.
