— Да что же они с тобой сделали, изверги! — гневно закричал вдруг лесник, и скрылся в доме.
Ему было по-настоящему страшно.
Приезд Игоря внёс некоторое разнообразие в жизнь старого лесника. Несмотря на нелюдимый нрав, он был искренне рад мальчику, справедливо полагая, что ребёнок не в ответе за грехи взрослых. Игорь приходился ему не родным внуком: сестра деда Мартына, покинувшая этот мир ещё молодой, успела оставить потомство, последним отпрыском которого и был Игорь.
И всё же контакт между дедом и внуком налаживался с трудом. Лесник, привыкший к одиночеству и соседству бессловесных тварей, не знал, чем занять мальчика, а Игорь, с опаской наблюдавший за дедом, не решался первым нарушить молчание, хотя масса всевозможных вопросов вертелась у него на языке.
Стояли морозные погожие дни, весеннее солнце безудержно изливало на землю свою живительную энергию. Всё своё время Игорь проводил в бесцельных скитаниях у озера Медвежьего либо катался на лыжах с крутых берегов. Иногда долгими часами, углубившись в тайгу, чтобы не видел дед, стоял на какой-нибудь лесной поляне и, задрал голову, смотрел на солнце. Счастливая улыбка блуждала на его губах — так после долгой тяжёлой болезни обычно улыбается выздоравливающий, чудом избежавший смерти. Лишь первые солнечные лучи касались его лица, как щёки вспыхивали ярким румянцем, а глаза искрились ответной теплотой и бесконечной радостью обретённого счастья. Он превратился в настоящего солнцепоклонника, солнце стало его идолом, богом, его судьбой.
В эти сокровенные, переполненные светом и счастьем минуты, он забывал обо всём на свете, весь мир переставал для него существовать, всё исчезало, уплывало в небытие, во тьму прошлой жизни, за толстые бесконечные стены его сознания — оставались только он и солнце. Только они вдвоем, наедине.
Он не знал, что дед Мартын не спускает с него глаз. Не знал, что сердце старого лесника разрывается от боли и тоски. Дед Мартын был в «пятьдесят восьмом» только однажды, и того единственного раза ему с лихвой хватило, чтобы навсегда заречься от подобных поездок в это гиблое место. Но даже в самых смелых мыслях своих лесник не мог представить, что этот мрачный безымянный город навсегда лишён солнечного света. И теперь, когда ужасная истина открылась ему, он всерьёз опасался за рассудок внука. Ему было искренне жаль мальчика, жаль до слёз, до боли, до отчаяния.
Долгими ночными часами, когда сон не шёл к нему, думал он о бедном мальчугане, чья жизнь была исковеркана по вине высокопоставленных безумцев — и ярость тогда вспыхивала в груди старика; думал о том, как согреет его тёплым, ласковым словом, доброй, весёлой шуткой, заботливым взглядом, грубоватым, но мягким прикосновением руки. Думал о том, что никогда не отпустит его от себя. И однажды вдруг понял, что полюбил это одинокое, бесконечно одинокое, брошенное на произвол слепой судьбы существо.
Но годы, проведённые вдали от людей, сковали его язык, нужные слова не шли на ум, и обоюдное безмолвие, воцарившееся в их доме, грозило стать привычным способом общения между дедом и внуком.
Если бы только дед знал, кал страстно желал разрушить стену молчания и холода его внук! Но всегда проницательный и прозорливый, когда дело касалось его таёжных обязанностей, на этот раз старый лесник глубоко ошибся: он уверял себя, что Игоря вполне устраивают установившиеся отношения невмешательства в личные дела друг друга, и предоставил мальчика самому себе.
Но прошли дни, и как-то вечером лёд отчуждения был сломлен. За ужином дед Мартын смущённо откашлялся, исподлобья взглянул на внука и сказал:
— Завтра я на весь день ухожу в тайгу. Пойдёшь со мной, Игорь?
— Конечно, дедушка, конечно пойду! — воскликнул мальчик, и глаза его радостно заблестели. Старый лесник чуть заметно улыбнулся, тёплая волна внезапно прошлась по его сердцу, когда он услышал по-детски наивное, но неожиданно родное, бесконечно близкое слово — «дедушка». Он похлопал Игоря по плечу и нарочито грубовато, неумело скрывая неведомо откуда взявшуюся нежность в голосе, произнёс:
— Тогда слушай, паренёк, что я тебе скажу, и хорошенько запоминай. Без этого тайга тебя не примет.
Более часа дед Мартын раскрывал перед Игорем прехитрости таёжной науки, и ещё столько же времени ушло на вопросы, которыми любопытный мальчуган буквально засыпал деда. У обоих словно камень с души свалился, когда они, уже заполночь, довольные и возбуждённые, легли спать.
Утро выдалось ясным и тихим. Столбик термометра поднялся до минус десяти, и теперь уже не оставалось никаких сомнений, что через каких-нибудь пару дней весна окончательно вступит в свои права. С рассветом став на лыжи, дед и внук вышли в путь. Дед говорил без умолку, знакомя Игоря с тайгой — со своею тайгой; он знал здесь каждый куст, каждое деревце, каждый овраг, помнил все детали ландшафта, все изгибы лыжни, все названия крохотных озерков, великое множество которых рассыпано было по бескрайнему лесу рукой невидимого великана. Забыв обо всех треволнениях минувших недель, Игорь отдался беззаботному счастью. Доволен был и дед Мартын, внезапно осознав, что его знания и опыт нужны не только бессловесной тайге и её обитателям, но и кому-то из людей.
Марс, верный пёс деда Мартына, радуясь выпавшей на его долю весёлой прогулке, бурой тенью носился вдоль лыжни; зайцы и белки при приближении лохматого чудища бросались врассыпную.
Но случалось, старый лесник неожиданно останавливался, с тревогой принюхивался, озирался по сторонам, замирал, долго глядя в чистое, без единого облака, небо, качал головой и приговаривал:
— Не нравится мне всё это, ох, не нравится. Видит Бог, быть беде.
— Что случилось, дедушка? — шёпотом спрашивал Игорь, боязливо озираясь. — Что тебе не нравится?
Дед испытующе смотрел на внука, и в его старых серых глазах мальчик читал печаль и тоску.
— Ничего, Игорь, ничего. Может, всё ещё обойдётся…
Но он и сам не верил своим словам.
Безотчётная тревога передавалась и мальчику, хотя о её причинах он не знал. Правда, недавние события, заставившие население целого города покинуть обжитое место, и ряд других, не менее странных, непонятных и таинственных, порой оборачивающихся ужасными трагедиями и катастрофами, прокатившихся по всей Земле подобно гигантской волне цунами и заставивших человечество содрогнуться, — вся эта вереница явлений, природу которых не мог понять никто, довольно подробно освещалась в мировой прессе, по радио и телевидению, и Игорь, хотя и страдал от недостатка информации (единственным её источником в «пятьдесят восьмом» была местная газета, выходившая раз в неделю), всё же был осведомлён о них. Но таёжная идиллия, в которую мальчик окунулся именно по вине этих событий, затмила собой все тревоги той, далёкой теперь, жизни, всю мирскую суету и все людские проблемы, которыми жил и дышал цивилизованный мир планеты. Он попал в райский уголок, и другого мира для него не существовало.
