- О-о! - с фальшивым энтузиазмом воскликнул он. - Я поведаю вам об этом великолепном зрелище, друзья! Мне посчастливилось присутствовать при сем и... Слезы наворачивались на глаза мои, когда я взирал на лучшего друга, облаченного в тяжелые и такие неэстетичные доспехи, откуда торчал только нос его и клок белых волос. Так и хотелось мне крикнуть: "Серви! Милый Серви! Сбрось панцирь и пойдем в кабак!"
Тут философ прервал повествование, ибо сообразил, что при младшем брате напрасно употребил слово "кабак". Он сконфуженно покосился на Пеппо тот с невозмутимым видом продолжал жевать баранину и вроде бы ничего не слыхал, но настроение Бенино уже испортилось. Он грустно вздохнул, проклиная свой длинный язык, отпил добрый глоток пива.
- Ну? Что ж ты замолчал, уважаемый Бенино? - поинтересовался маленький Гвидо. - Не забыл ли ты суть и течение того зрелища?
- Не забыл, - буркнул философ. - Всадник Ночи выехал в круг, выставил копье и хотел поразить Сервуса, но Сервус сам его поразил. Вот и все.
Благородный рыцарь поперхнулся от возмущения. Только что жизнь была прекрасна: он уже проглотил коварный кусок и намеревался запить его очередным кувшином пива, а заодно и послушать про свой ратный подвиг. Теперь он чувствовал себя глубоко обманутым и оскорбленным. Описать небывалую победу над Всадником Ночи в двух фразах? Тьфу! Если б перед ним сидел не друг Бенино Брасс, а какой-нибудь купчишка, Сервус не медля и мига наколол бы его на меч как куропатку. Застонав от с трудом сдерживаемого негодования, он удовольствовался тем, что пронзил философа не мечом, но взглядом - суровым и крайне укоризненным. К чести Бенино надо заметить, что он все же несколько смутился.
- Знаете ли вы, кто есть Всадник Ночи? - уныло пробубнил он, стараясь не смотреть ни на Сервуса Нарота, ни на младшего брата. - О-о-о... О-о-о...
- Да что ты опять замолчал, Бенино? - с досадой рявкнул рыцарь, которого весьма покоробило это протяжное и бессмысленное "о-о-о". - Дай-ка я сам расскажу! Так вот. Всадник Ночи - зверь в человечьем обличье. Я видел одну только руку его - от ногтей до локтя, - и признаюсь вам, что меня поразил её размер и шерстистость. А кроме того, мне показался странен цвет ее: серый, с большими родимыми пятнами, особенно темными на запястье.
Он выехал мне навстречу на огромном боевом коне - таких коней я прежде не видывал - и, готов поклясться, он смеялся. Нет, конечно, я не мог видеть лица его, но слышать-то я мог! И я слышал... Такие странные звуки... Словно бы он кашлял и чихал одновременно... Лишь позже я догадался, что то был смех...
Не буду лукавить: поразил его я волею богов, но никак не умением своим. Мы сходились пять раз, и каждый я едва уворачивался от его страшных ударов. Да что говорить! Один меч в его другой руке весил не меньше, чем я сам!
Перед тем, как мы сошлись в шестой раз, я попрощался с жизнью. "Что ж, - думал я, - может, в Ущельях не так уж и худо... Мало ли добрых людей ушло туда? Найдется и мне местечко почище..." Сил оставалось мало; дыхание сбилось и пот заливал глаза; руки дрожали как будто я был пьян. Но - Митра, наш благостный и великодушный бог, сделал так, что нога его коня-монстра вдруг подвернулась... Тут-то я и вонзил свой меч в щель, из коей сверкали налитые злобой желтые глаза...
Сервус Нарот замолк, вновь обратившись к пиву.
- Ты рассказал на удивление толково... - задумчиво произнес Бенино, не заметив некоторой бестактности этих слов. - Да, так оно и было, друзья мои... Но где же твои остальные гости, Сервус? - он вдруг встрепенулся. Ты говорил, что гостей будет немало. Где же они?
- Здесь! - раздался с порога веселый голос.
* * *
Ламберт, кудахтая, бегал вокруг новых гостей, уже совсем не обращая внимания на старых. Накрывая на стол, он то и дело задевал плечом сидевшего с краю белого медведя, и однажды даже умудрился наступить на ногу Гвидо (Пеппо фыркнул в кулак от смеха, ибо ноги малыша вовсе не доставали до пола и Ламберту пришлось очень постараться, чтобы поймать момент, когда он будет вставать). Жалобно пискнув, но не изменившись при этом в лице, Гвидо поднялся и с милой детской непосредственностью пошел за хозяином встречать гостей.
Их было четверо. Первый - тот, что обрадовал всех своим неожиданным появлением - коренастый черноглазый муж с широкой курчавой бородой, по виду типичный тимит, громогласно хохотал, хлопая Сервуса по могучим плечам и пытаясь обхватить его огромный торс короткими ручками. По ответным восклицаниям рыцаря Пеппо уяснил, что тимита зовут Маршалл, и что он есть "наивреднейшее существо на всем свете", потому как должен был прибыть уже нынче, ранним утром, но опоздал и заставил Сервуса весь день страдать от его необъяснимого отсутствия. По примеру хозяина Гвидо тоже подался было к тимиту с целью обнять его, но тот вовремя увернулся и сел за стол.
Второй стоял чуть в стороне, терпеливо ожидая, когда хозяин и на него обратит любезный взор. Он был стар, но ещё крепок. Внешностью боги его сильно обидели: только нос являлся выразительной деталью смуглого тощего лица - крючковатый, большой, с красным пятном на самом кончике. Голова с непомерно вытянутым черепом и вдавленными висками была обвернута чем-то вроде шелкового покрывала - насколько Пеппо мог помнить, таковой убор назывался тюрбаном. Старик приблизился к рыцарю после тимита, вовсе не заметив сиявшего гостеприимной улыбкой Гвидо, чинно облобызался с ним и уселся за стол, тут же запустив тощую руку с кривыми пальцами в блюдо Бенино - он достал из него недоглоданную кость и стал грызть её с видом печальным и отрешенным. Звали старика Заир Шах.
Третий гость, появившийся на пороге уже после того, как Маршалл и Заир Шах приступили к трапезе, выглядел настолько поразительно, что все мужчины (исключая одного Сервуса Нарота) вскочили с мест и замерли с открытыми ртами. Во-первых, он был женщиной. Во-вторых, женщиной весьма и весьма красивой: стройная тонкая фигура, изящный изгиб длинной шеи, высокая грудь, пышные белокурые волосы и красный бант на самой макушке. Весь облик её вмиг запечатлелся в памяти Пеппо - видимо, уже на всю жизнь. Прежде ему не доводилось видеть таких красоток, тем паче так близко - она стояла в пяти шагах от него, чуть щуря прекрасные голубые глаза, обрамленные густыми черными ресницами. Мысленно ахнув, Пеппо призвал на помощь всю свою волю, дабы с позором не упасть обратно на табурет. Похоже, то же случилось и с остальными гостями. Заир Шах, например, несмотря на почтенный возраст, тяжело дышал и скреб когтями тощую волосатую шею, а белый медведь Лумо горестно качал большой башкой. Девушка тихим, нежным и звонким голоском представилась всем: Лавиния, после чего прошла к торцу стола и села там, отвернувшись к стене.
