- Все ясно, - твердо ответил я. Меньше всего мне хотелось, чтобы Ирка что-нибудь поняла.
Она и не поняла. В отличии от остальных.
- Я согласен с тобой, - Гулько довольно кивнул.
- Не-е-ет, вы как хотите, а я против! Это что же такое, девоньки?! Стоит раз в жизни увидеть приличного агента... Не дураков полоумных, а...
- Да успеешь ты, не бухти...
- А все-таки, каким образом вы попали в расположение части? - не успокаивался Шуров.
- Какой части? Я шла спокойно, а тут какие-то шизики...
Картинка проявилась мгновенно. Как она шла, и как Гаврик, раздеваясь на ходу, догнал ее с автоматом - "Давай, ложись, быстро", и как пусто смотрел, не видя, Сафарбий... Но тут появился Гулько. Маньяк-мокрушник, вышедший на охоту. Имел ли он на нее свои виды или зачем-то понадобился ему "агент"... Он привел ее на хоздвор, поднял тревогу, а дальше все пошло по накатанному. Допрос, подвал, Петрович. Колея, не свернешь.
- Ну все, все... - торопливо сказал я.
- Пошли, - Гулько взял Ирку за локоть.
И тут она не выдержала.
- Это что за дела такие? Никуда я не пойду!
Голос не изменился, только пальцы, вцепившиеся в стол, побелели. Дурочка, решила, что ее уже выводят! Кому же охота на ночь, по дождю...
- Стас, ты что, совсем уже... того?
- Ничего-ничего, нормально, обойдется. Завтра зайду. - Не стоило так говорить, они только и ждали, поймать мечтали... Не успеют!
- Правда? - Ирка смотрела на меня огромными глазами и вновь казалась маленькой испуганной девочкой. Или играла девочку, кто разберет.
- Конечно, правда, - я не врал, зайти собирался.
- Ты это... Семену скажи, - посоветовал Петрович. - Пусть посторожит. Скажешь, я приказал.
Гулько кивнул и они вышли. Мыслей не было. Ничьих. Пустота звенела в комнате. Петрович возился с кисетом. Шуров, придвинув коптилку, делал пометки в своей важной стратегической карте. Пшибурджевский, поворочавшись на стуле, потряс над ухом пустой фляжкой и невнятно пробормотал:
- Классная баба! Козлы вы!
Может быть, может быть... Терпеть больше было невозможно - я осторожно открутил крышку тюбика. Запахло мятой, слюна заполнила рот. Блестящий кафель, много света, яркого электрического света в полный накал, белоснежная раковина, пушистое полотенце, не пахнущее портянкой, вода чистая, сладкая - экономить не приходится. А на кухне закипает чайник... Я осторожно сжал тюбик. Белоснежный цилиндрик с прозрачными полосками - алой и бирюзовой, словно висящими в воздухе. Как желе... Мать-покойница такое делала, слоистое.
Смотреть можно было бесконечно, но я не удержался - кончиком языка слизнул яркую душистую каплю, а когда она растворилась на языке, с восторгом ощутил острый холодок...
- Когда? - Петрович растянув самопалку, щурился на меня. - Эй, капитан, хорош балду сосать! Слышь, чего говорю?
Гад! Все испортил! И так мало осталось, а он...
- Отвяжись! - рявкнул я. - Выводи, когда хочешь! Что тебе от меня надо?!
- Значит вечером... - заключил Петрович. - А не жаль?
- А ты как думаешь? Кайф мне обломал!..
- Да он тебя про девку, - хмыкнул Пшибурджевский.
Девку? Какую девку? Ах это... Я пожал плечами.
- Там мэр ждет... - начал было Потапов.
- Подождет, - отрезал я. Сволочи, такой кайф обломали!
Я пек ежевичный торт. Чистая кухня, свежие продукты - готовить одно удовольствие. Засунул в духовку коржи и стал растирать ежевику. Сладкая багровая масса похрустывала под ложкой. Тоскливый цвет. Свернувшаяся кровь, солнце за тучами - закат, который видишь в последний раз. Открылась дверь и кто-то со смазанным, неразличимым лицом сказал: "Выходи..." Я вышел и ежевичный свет ударил в глаза. Человек толкнул меня в спину и мы двинулись вверх по тропинке. Шли долго. Поселок лежал на ладони, как на карте-трехверстке. Сгоревшие дома, сетка дорог и тропинок, окопы старые и новые, начатые нами, но брошенные за ненадобностью, две пулеметные точки... На "верхотуре" стояла машина Пшибурджевского - маскировочная сеть натянута, пост выставлен, сидят, хлещут самогонку... Мы шли, а в голове, в такт шагам, метрономом, стучало: "Пора начинать, пора, пора, пора..."
Когда мы выбрались к скалам начало темнеть. "Иди вперед" - человек остановился, снял с плеча автомат. Времени оставалось немного, я закричал и в ту же секунду услышал далекий крик Ирки. "Здесь! Я здесь, сюда!" Я понял, что она - это я, но человек за спиной уже нажал на спуск...
Умирать не страшно. Особенно во сне. Но когда на небе вдруг появляются тучи или полыхнет из-за облаков солнце, я вздрагиваю. Боюсь, что это не солнце, что из облаков вместо дождя упадет пепел и единственный наш дозиметр закудахчет, отсчитывая рентгены. Сохранились шахты, целы пусковые установки и в прибрежных водах плавает вполне достаточно. Две субмарины захватили на рейде Севастополя и еще, кажется, база под Джанкоем...
Табу. Последнее средство. Никто не знает силы ответного удара и количество шахт, оставшихся там, куда ушли твои ракеты. Старая власть пыталась эвакуировать установки из опасных регионов. Вывозили и демонтировали, пока не оказалось, что вывозить некуда.
Два залпа научили думать и заставили бояться. Зап и Востсиб. Обмен ударами, локальный конфликт. Правда, был еще Воронеж... Последняя незаконсервированная АЭС и кучка идиотов, возомнивших себя хозяевами страны. Теперь под Царицыном ловятся лимонно-желтые безглазые раки размером с БТР... Только ловить их некому. Связи нет не случайно. Второй год безумствует в ионосфере чудовищная магнитная буря, подавившая эфир. Так и не смог привыкнуть к северным сияниям, ложным солнцам и прочим небесным чудесам. Многие видят в этом знамение, привет от Иоанна Богослова.
Табу. На смену прежним заповедям пришли другие. Новые времена, новая мораль. "Не убий, не укради, не возжелай..." Библейская рухлядь! Шелуха осыпалась быстро, остался один и главный закон - "ударь первым". Многого я не понимаю. Почему, например, допустимо реквизировать выпивку, а за "травку" следует платить. Пусть немного, чисто символически... После акции, захваченное оружие распределяется по жребию и не дай Бог кому-то смухлевать! Прикуривать - только от спички или зажигалки, ни в коем случае от самопалки. Из карточных игр нормальная лишь бура, остальные - "игры для гомиков".
Другие времена и ценности, другой мир, другая жизнь. Не могу вспомнить прошлое! Восьмичасовая работа с перерывом на обед, перекуры с ребятами, треп и анекдотики, столовая-тошниловка, где люди стоят в очереди... Не боятся стоять, ощущая соседа за спиной. Дико! Интересно, скажи мне тогда в кого я превращусь, поверил бы? Я ведь мирным человеком был. Никаких мордобоев, выяснений отношений в пивных, быдло ненавидел... Крутым парнем стал, однако.
Никто не помнит прошлого, но каждый цепляется за него как может. Шуров лелеет "биговскую" ручку, а Пшибурджевский пьет из хрустальной антикварной рюмочки, не расставаясь ни на минуту...
