А чудовище медленно плыло себе дальше, описывая широкую дугу. И вдруг его не стало. Все это было бы очень похоже на галлюцинацию, если бы еще долго не виднелся в воде оставленный животным зеленоватый след исчезавший в глубине.
И снова мое сознание обожгла мысль: "Ихтиозавр!"
Однако я не решался произнести это слово вслух и ждал, что скажет опытный ихтиолог Румянцев. Но и он молчал, недоуменно пожимая плечами.
— Что за удивительное существо! — проговорил он наконец. — Никогда такого не видел.
— Пожалуй, касатка, — ответил я не без умысла: в глубине души я надеялся, что Румянцев меня опровергнет.
И он не замедлил это сделать.
— Да что вы! Ничего похожего! — возразил Румянцев, даже не подозревая, как я обрадовался его ответу. Румянцев начал подробно описывать мне внешний вид касаток, а я слушал его и ликовал. Кажется, неповторимое повторилось!
Жаль только, что зрелище было почти таким же кратковременным, как и в первый раз. Я скептически посмотрел на фотоаппарат Румянцева и поинтересовался, есть ли надежда, что снимки получатся.
— Надежда, конечно, есть, — ответил он. — Но вы же сами видите, какое освещение…
Скоро должно было взойти солнце; мелкие звездочки еже погасли. Роение палоло не прекращалось, все больше цепочек всплывало на поверхность океана, но мы неожиданно потеряли интерес к этому явлению, хотя и знали, что наибольшая интенсивность роения палоло приходится на восход солнца; загадочные обитатели темных расщелин начинают свою брачную карусель в призрачном лунном свете, а заканчивают под яркими лучами солнца.
Наверное, из-за того, что на рассвете похолодало, меня начало знобить. Я взялся за весла и молча повернул в сторону лагуны. Когда на востоке, предвещая близкий день, появилась пепельная полоса, до нас донеслась веселая песня. Это возвращались с богатым уловом полинезийцы.
Внезапно, словно кто-то вытолкнул его из океана, над горизонтом взошло солнце. И когда лучи его упали на зеленые, влажные от обильной росы кроны кокосовых пальм, а белый коралловый песок на берегу снова ослепительно засверкал, наша шлюпка достигла входа в лагуну. Я в последний раз оглянулся на океан: от огромного количества икры и молок он стал опаловым.
Вслед за пирогами полинезийцев наша шлюпка вошла в лагуну и пришвартовалась к борту "Чайки".
Ни вполне законное желание отдохнуть после утомительной, бессонной ночи, ни приглашение на праздник в селение (а нам сообщили, что организаторы торжества уже разлили в ракушки тридакни пальмовое вино), — ничто не смогло остановить нас с Румянцевым. Не сговариваясь и не отвечая на вопросы изумленных участников экспедиции, мы бросились в фотолабораторию и закрылись там.
Надежды наши не оправдались. Вернее, то, что могло получиться на фотографии, — вышло: это были зыбкое, в светлых фосфоресцирующий полосах, море и черная спина неизвестного чудовища с острым плавником.
Румянцев расстроился не меньше, чем я.
— Нет, это, бесспорно, не касатка, — доказывал он мне. — Да разве на таком снимке разберешь, кто это?
А я думал, что это ихтиозавр, хотя так и не решился поделиться своими соображениями с Румянцевым.
Еще у меня было такое предчувствие, что вскоре я снова встречусь с таинственным обитателем океана. Почему оно вдруг возникло, объяснить не могу, но предчувствие сбылось. Правда, не так, как рисовала мне фантазия, увидеть ихтиозавра собственными глазами, в тот раз мне не довелось.
Тогда я, в первый и последний раз в жизни, позавидовал людям, корабль которых был разбит и которые чуть не погибли в океане.
Амок, или Сплетение неожиданностей
Не приходилось ли вам слышать про странную и страшную болезнь — амок? Этот неизлечимый приступ безумного бешенства, безотчетная жажда убийства поражает жителей Малайского архипелага, но, к счастью, достаточно редко. Человек, больной амоком, выхватывает из-за пояса длинный нож и, теряя всякий контроль над собой, несется по улице деревни или города, убивая и калеча всех встречных — мужчин, женщин, стариков и детей. Спастись от несчастного больного можно, только убив его.
Вас может заинтересовать, почему я, рассказывая о встрече с таинственным чудовищем, похожим на ихтиозавра, вспомнил про эту редкую и малоизвестную у нас болезнь.
Вспомнил я о ней, конечно, не случайно. Дело в том, что и у обитателей океанов бывают приступы, похожие своим внешним проявлением на амок. Но что это: болезнь или необъяснимый взрыв ярости, — науке, как и многое другое из жизни океана, пока неизвестно.
Совершенно точно установлено, что такие непонятные приступы бывают у меч-рыбы. Эта большая, нередко до пяти метров длиной, рыба, вооруженная длинным, острым и чрезвычайно прочным "мечом", вдруг начинает вести себя как-то странно: перестает охотиться и, развивая скорость до девяноста километров в час (это скорость торпедного катера!), мчится по поверхности океана. Подобно человеку, больному амоком, меч-рыба нападает на все, что встречается на ее пути — пусть это будет акула, кит, шлюпка, рыбацкий баркас или даже корабль, с которым ей явно не справиться. Встретив беззащитного кита, эта рыба с разгона втыкает в исполинскую тушу свой меч и часто плывет дальше, а иногда, хоть сама она и не ест китового мяса, осатанело орудует мечом, пока жертва не истечет кровью и не погибнет. Хищник без труда пробивает дно деревянной шлюпки или даже сразу оба борта навылет и при этом калечит рыбаков. Без колебаний бросается меч-рыба также на корабли, причем нередко так глубоко вгоняет меч в корпус корабля, что потом не может его вытащить и обламывает. Как-то меч-рыба напала на английское китобойное судно. Когда судно вернулось на родину и стало в док на ремонт, оказалось, что меч-рыба нанесла удар такой силы, что пробила двухсантиметровую медную обшивку, семисантиметровую доску под ней, дубовую балку в тридцать сантиметров толщиной и днище бочки с ворванью!
Вскоре мы убедились, что приступы необъяснимой, подобной амоку, ярости свойственны не только меч-рыбе.
Мы уже собирались покинуть гостеприимный атолл Тикехау, когда совсем неожиданно радист "Чайки" принял сигнал бедствия со шхуны "Диана", которая возвращалась на Таити с грузом копры. Эта подсушенная на солнце мякоть кокосовых орехов является для большинства маленьких тихоокеанских островков единственным предметом экспорта. На атолле Тикехау туземцы тоже заготавливали копру, и это обстоятельство немного портило наше, вообще-то замечательное, впечатление от коралловых островов, и, в частности, от атолла Тикехау. Дело в том, что, просушиваясь на солнце, копра немного подгнивает и от нее идет сладковатый запах, который иногда чувствуешь даже в океане, еще задолго до того, как из воды вынырнет низкий коралловый островок; к тому же, над копрой всегда носится множество жирных мух, что также не украшает остров.
