— Поднимите руки! Повернитесь к стене! — скомандовал обретший состояние духа Дорнье.
Юноша повиновался.
— Гюнтер, пошарь у него в карманах…
Бейкер подошел к парню и провел рукой по джинсовому пустому карману.
— Оружия у меня нет! — заявил парень.
— Молчать! Без разговоров! Руки! — грозно скомандовал Дорнье.
— А я ведь пришел сам, — обиженно хмыкнул парень. — Ясам пришел, понимаете!? А вы: «Руки!», «К стене!»
— Ладно, опустите руки.
Опустив руки, парень отвернулся от стены, весело поглядел на Дорнье и Бейкера.
— Здорово я вас припугнул! — с мальчишеским восторгом высказался он и расхохотался, словно удачно разыграл своих школьных товарищей.
— Здорово, что и говорить, — согласился Дорнье дрожащим голосом, все еще находясь в состоянии потрясения. — Только это «здорово» закончится для тебя печально, — мрачно проговорил он, пряча пистолет.
Комиссар полиции сел к столу, трясущимися руками достал бланк протокола допроса и спросил:
— Имя?
Юноша усмехнулся:
— В полиции все начинается с формальностей. А я-то думал, что вы удивитесь и спросите, как я это делаю…
— Спросим, спросим, — строго заявил Дорнье. — Вот сейчас здесь ты нам все и расскажешь. — Дорнье подумал и вдруг усмехнулся. — Что ж, мы с моим другом Бейкером, пожалуй, готовы еще раз посмотреть твой фокус. Только давай без этих самых… без глупостей. А то! Сам понимаешь: в полиции не шутят!.. — Ну что ж ты? Мы ждем!
Юноша загнул подол рубашки. Под ней оказался широкий, похожий на корсет пояс. Отстегнув пояс, парень положил его на стол.
— Вот посмотрите!
По всей площади пояса, снаружи и изнутри, друзья увидели какие-то микросхемы, трубочки, кассеты с миниатюрными слайдами, кнопками и проводки.
— Это, — объяснил парень, — голографическое устройство. Надеюсь, вы знаете, что такое голография?
— Слышал, — ответил Дорнье.
— Читал, — сказал Бейкер.
— Слышать и читать о голографии — мало, — тоном лектора подхватил парень. — Вы видели выставку голографий старинного оружия и драгоценных камней? Это потрясающе! Полнейшая иллюзия, что перед вами лежат оригиналы. Так и хочется потрогать. Теперь полиции будет легче: с выставок не будут воровать ценности. Там будут только голограммы. Этого достаточно, чтобы получить высшее наслаждение и от произведений искусства! — Он мечтательно и восторженно замолчал.
— Ну, а твой секрет?
— Мой? — Парень очнулся и взял в руки пояс. — Вот это сложное голографическое устройство. Учтите: его я сделал сам. Правда, голографию изобрел не я. — Он усмехнулся. — К сожалению… Голографию изобрел англичанин Габор. Но он учел в своем методе лишь амплитуду и фазу световой волны. Вот почему его голограммы были черно-белыми. А у световой волны есть еще и длина, и поляризация. Наш глаз воспринимает длину и амплитуду… — Он глянул на Дорнье и спросил: — Я понятно объясняю?
— Давай, давай! — поощрил его комиссар полиции, слушавший задержанного с нескрываемым интересом.
— Длина связана с ощущением цветовой гаммы, амплитуда — с яркостью света. Так вот, советский ученый Денисюк открыл метод записи голограмм в толстослойных средах, прибавив длину волны. Голограммы стали многоцветными! А ученый из Тбилиси Какичашвили ввел в голографию последнюю характеристику — поляризацию света. Появилась круговая, объемная голография.
Парень опять взял в руки корсет:
— Вот здесь использованы все достижения голографии. И кое-что я придумал сам! — Он поднял палец вверх. — Вот фотографии моих персонажей. Вот миниатюрный лазер. А это — световоды. Питание — от полупроводников, а подзарядка — от теплоты моего тела. И все! — Он улыбнулся с профессиональным достоинством и спросил: — Вопросы есть?
Дорнье и Бейкер, ошеломленные, молчали. Как непохож был этот парень на нарушителя порядка, которого разыскивала полиция!
— Значит, пятизвездный американский генерал был ты?
— Да.
Допрос шел быстро, без препирательств. Самое интересное заключалось в том, что Дорнье ничего не записывал, а задержанный отвечал с такой готовностью, что казалось: собрались трое приятелей и задушевно беседуют.
— Ты можешь продемонстрировать здесь всю коллекцию своих голограмм? — спросил Бейкер.
— Пожалуйста! — Парень, пристегнув свое изобретение, стал демонстрировать.
Щелк! — и перед Дорнье и Бейкером стоял пятизвездный генерал.
Щелк! — теперь перед ними стоял уже знакомый проверяющий из Центра.
Щелк! — известная звезда эстрады.
Щелк! — карлик.
Глядя на эти стремительные превращения, Дорнье пришел в восторг и даже забыл о своем служебном положении. Персонажи менялись, как в сказочном калейдоскопе.
Щелк! — и друзьям улыбался Санта-Клаус.
Щелк! — и подняла ножку балерина.
Щелк! — и появился веселый, почесывающий в затылке крестьянин.
— Постой, постой! — вдруг остановил парня Бейкер. — А тебе не случалось выступать на карнавале?
— Один раз, в Кельне… — подтвердил парень и улыбнулся.
И журналист отчетливо вспомнил картину, так поразившую его на прошлой масленице, когда он гостил у приятеля в Кельне, ну, конечно, в Кельне!..
…Карнавальное шествие по улицам Кельна растянулось километров на пять. Вокруг «принца» и «принцессы» — правителей карнавала — ошалело безумствовала целая гвардия шутов, стараясь подтвердить написанный на транспаранте девиз: «Чем безумнее, тем лучше!»
Масок было много. Они пестрели в глазах и скоро наскучили Гюнтеру. Он уже хотел потащить своего приятеля в кнейпе, где подавали золотое пиво, откуда выходили люди, насытившись блинами, оладьями и прочими явствами. Но вдруг от Кельнского собора послышался такой гул восхищения, что Бейкер оглянулся в ту сторону. Громадная толпа масок, улюлюкая, катила по площади колымагу с помостом наверху. На помосте стоял веселый крестьянин. Пропев несколько куплетов, крестьянин вдруг прямо на глазах преобразился в гнома, потом в корову, а затем на его месте забил фонтан огня и воды, из которого вдруг вышла Красная Шапочка. Все это и вызывало бурный восторг публики. Гюнтер вместе со всеми раскрыл рот на такое чудо, решив, что это — новое достижение циркового искусства.
Карнавальная сценка на помосте и возникла в его памяти, когда он смотрел сеанс голографии…
— Тебе бы в цирке надо работать, — посоветовал Гюнтер.
— Я уже пробовал, — усмехнулся парень. — Выгнали. Кому-то из властей не понравился мой номер с генералами. Они ведь у меня цирковые, снятые на цветной кинопленке…
«Ах вот в чем дело!» — подумал Гюнтер, поняв теперь, почему оба голографических генерала неестественно дергались и пританцовывали.
