-- То есть ты за радикальные меры. Что ж, возможно, ты прав. В конце концов, наше дело простое -- обеспечить безопасность эксперимента. Сделать все, чтобы враг, ежели таковой отыщется, не смог ему помешать. За это нам деньги платят.
Лежнев поскреб пальцем мертвую кнопку кондиционера.
-- Все верно. Но, понимаешь, Кравец, как-то на душе неспокойно. А что, если мы опять наломаем дров? Я, хотя склонности к суеверию в себе и не замечал, но после двух проколов за день не хочу, чтобы был третий. Масленников под наблюдением. Николаев тоже. На этот счет я спокоен. Нет, Кравец. Хватит мне на сегодня твоих радикальных мер. Надо пока успокоиться. Ты никогда не увлекался рыбалкой? Товарищ генерал очень уважает этот вид спорта. Говорит, успокаивает. Нам бы тоже с тобой не мешало заняться чем-нибудь вроде. Рыбалкой, охотой... Нет, охоты и на службе хватает. Чем еще? Тимофеев из отряда Денисова домики клеит из спичек. Красиво получается. А вокруг заборчики из зубьев расчесок. Может, и нам попробовать?
Кравец даже не улыбнулся.
Лежнев поднялся и, вмяв в пепельницу окурок, быстро прошел к окну. Он приник лицом к спасительной щели, постоял так немного, потом повернулся и присел на узкую грань подоконника.
-- Ноль часов сорок восемь минут. О мальчишке ни слуху ни духу. А может, он утонул. Или в люк провалился.
-- Это облегчило бы нам работу.
Лежнев усмехнулся и посмотрел на Кравца. Тот расправлял складку на рукаве рубашки. Прямо над ним в узкой прямоугольной раме висел портрет человека. Все было просто. Спокойный взгляд. Безгубая складка рта. В залысинах отражается стосвечовая лампа. Все просто и ясно. Смущает только стрела бороды, как будто фальшивой, наспех наклеенной на подбородок.
Это был мир иной, сообщающийся с настоящим через лоб, глаза, через эту блуждающую над их головами улыбку. Через военный китель покроя прошлого века. Это был мир вечный -- вчерашний, завтрашний, настоящий.
Оба молчали. Лежнев вернулся к столу и сделал вызов по внутренней связи.
-- Тишкин? Нового ничего? Так. А Масленников? У себя с дедом? Понятно. Если будет что новое, немедленно мне.
Он дал отбой.
-- Вот, капитан. Все на своих местах. Ты, я, Масленников. Николаев, и тот на месте. Спит себе в домике на колесах на стоянке у Каменного моста. Храп хочешь послушать? Как хочешь, а то -- могу. Интересно, на что он рассчитывал, когда выскакивал на машине на площадь?
Лежнев забарабанил пальцами по столу.
Засветился сигнал вызова. Барабанная дробь оборвалась. Старший навис над экраном и сильно наморщил лоб. Слушая, он массировал темную впадину у виска.
Кравец поднял голову, ожидая сигнала отбоя.
-- Ага.-- Лежнев нарушил молчание.-- Все-таки отыскался. Выбрался из подвала на Маклина и сейчас приближается к дому? Крадется? Очень хорошо. Ни в коем случае. Если задержите, расстреляю. Пусть спокойно войдет в квартиру. И чтобы ни одного идиота, ни одного пугала на пути. Головой отвечаете, ясно? Выполняйте. Там будет видно. До особого распоряжения.
* * *
Он уже собрался пойти на поиски деда, когда прозвучал звонок.
-- Дедушка! -- закричал Мендель, выбегая в прихожую. Но вдруг понял, что дедушка не станет звонить, у дедушки ключ и он всегда открывает сам. Менделю сделалось страшно.
Звонок повторился.
Мальчик шагнул к двери и остановился, не решаясь открыть.
"Сделать вид, что в квартире никого нет.-- Он на цыпочках отошел к стене, но тут же подумал: -- Свет! Во всех комнатах он зажег свет. Какой смысл прятаться, когда он выдал себя светом."
Дверь молчала. "Ушли?" Прижимаясь к стене, он приблизился к самой двери и посмотрел в глазок. По ту сторону стоял Владимир Сергеевич Масленников.
-- Ну, ты и устроил иллюминацию,-- сказал Масленников, входя. Он щурился после лестничной полутьмы, а когда глаза пообвыкли, Владимир Сергеевич внимательно осмотрел прихожую. Потом обернулся к двери и подергал за ручку, проверяя замок.
-- Сюда никто сейчас не звонил?
-- Никто.-- Мендель хотел сразу спросить про дедушку, но Масленников, словно угадывая вопрос, сказал:
-- Мне позвонил Натан Иосифович. Сказал, что тебя с обеда нет дома. Послушай, где ты пропадал все это время?
Мендель рассказывал долго, слишком живыми были воспоминания. Он волновался, говорил путанно и, наверное, не очень понятно.
Масленников изредка его прерывал, задавая простые вопросы.
-- Значит, главный был в маске? А другие?
-- Хронощуп, так-так. Забавно.
Когда рассказ был закончен, Владимир Сергеевич долго молчал и только покачивал головой в такт каким-то своим мыслям. Он смотрел в пол, разговор они вели в кабинете. Потом, словно очнувшись, Масленников сказал:
-- У меня есть все основания думать, мальчик, что при всех твоих неудачах тебе сегодня все-таки крупно повезло. Если бы не твой дед...
-- Мой дед?
-- Да, он первый забил тревогу.
-- Значит, он... то есть вы... И та машина на площади...
-- Погоди, Мендель. Еще будет время для разговоров. И... место. А здесь лучше помолчать.
Масленников приложил палец к губам и глазами обвел комнату.
-- Я проверял, здесь никого нет.-- Мендель понял его по-своему.
-- Вот и хорошо. Но разговоров лучше поменьше.
Намек Масленникова на то, что спасение Менделя не случайно, придало мыслям мальчика новое направление.
"Вот оно что,-- подумал он, втайне радуясь такому сильному покровителю.-- Все правильно. Дедушка звонит Масленникову. Владимир Сергеевич сразу же..."
Здесь мысль забуксовала. А сам Владимир Сергеевич, откуда он мог знать, что пожарники приведут его именно к тому дому с колоннами? Этот простой вопрос окончательно сбил мальчика с толку. Не сами же пожарники сообщили Масленникову.
Мендель смутился. Потом подумал: "А не все ли равно? Главное -спасся. Чего тебе еще надо? Вот только странно -- почему здесь нет дедушки?"
Должно быть, Масленников заметил его смущение. Он сказал, заглядывая Менделю в глаза:
-- А что касается твоего деда -- ведь ты о нем сейчас думаешь, верно? -- за него не беспокойся. С ним ты скоро увидишься, подожди. Пока не спрашивай, где он. На то есть причины.
Взгляд его был глубок, и в нем жила белая искорка, та, которая -- Мендель точно знал -- отличает доброго человека.
-- Поверь мне, я не желаю зла ни тебе, ни твоему деду. Я знаю твоего деда, и он знает меня. Поэтому я сейчас здесь.
Он замолчал.
Мендель стал вспоминать, что же он знает про Масленникова. Порой Владимир Сергеевич гостил у них вечерами. Инженер был одинок и, живя по-соседству -- в том же дворе, напротив,-- заходил к деду на рюмку-другую коньяка. Мендель никогда не интересовался их длинными взрослыми разговорами, мало ли о чем они говорили. А говорили они подолгу, совсем забывая о времени, часто засиживались до утра, и в дедовском кабинете после таких разговоров табачный запах держался по нескольку дней, хотя курил один только Масленников. Иногда после ухода гостя дед качал головой и говорил, кивая на дверь: "Вот человек... А еще говорят -- судьба. Не знают, что говорят. Вот у кого -- судьба".
