Несчастье случилось неожиданно, на следующий день после игинского юбилея. Видно, переволновалась жена: ей все казалось, что юбилей проходит недостаточно торжественно, она вмешивалась в действия распорядителей, спорила с ними, хваталась за сердце. А меомеды не уследили, не приняли вовремя спасительных мер. Вот и верь после этого кибермедике!
Юбилей отпраздновали пышно. Даже несколько старомодно, в угоду жене Игина: люди отвыкли от церемоний. А тут поток поздравительных адресов в декорированных под старину папках, живые цветы, речи... Прослезился даже Игин. А после слов Председателя Всемирного Форума: "Вы эталон современного человека!" едва не разрыдался.
Не думал не плакавший с детства Игин, что следом за этими слезами радости придут слезы горя...
Вышибла беда из привычной жизни. Домой Игин не ходил, боялся не вынести зияющей пустоты. Ночевал в кабинете. На люди не показывался, отгородился от всех стеной автоматики. Тайком синтезировал спирт и глушил им изнуряющую боль.
Вмиг постарел, исхудал, стал ниже ростом. Не осталось и следа от благодушной улыбки, лицо обрюзгло, глаза покраснели и теперь постоянно слезились. Он перестал следить за собой, подолгу ходил небритым, в помятой одежде.
Жена не признавала домашних роботов, все делала сама. Лишившись ее заботы, Игин оказался один на один с бытом, и это повергло его в растерянность. Однако он принципиально не хотел изменять заведенный женой порядок.
А тут очередной конкурс. Никто не догадался перенести его хотя бы на полгода. Впрочем, если бы и догадался, то все равно не смог бы ничего изменить: правила должны соблюдаться, несмотря ни на что! Компьютеры же, с их безупречной и столь же бесстрастной объективностью, и не рассматривали беспрецедентный случай: это не входило в их обязанности.
Не ведал привыкший побеждать Игин, не допускал даже после сокрушившей его беды, что потерпит первое в своей жизни поражение и уже вскоре будет далеко от Мира...
Последние недели мирской драмы Игин вспоминал со стыдом и отвращением: его жалели, старались приободрить. Отводя глаза, притворно завидовали:
- Будете жить в свое удовольствие, сами себе хозяин!
Игину претила фальшь, но он через силу пытался соблюдать правила игры:
- Да уж, наотдыхаюсь досыта. Сто лет мечтал!
На прощальной церемонии, настолько отличавшейся от недавнего юбилея, что возникшая по контрасту параллель потрясла бывшего управителя. Председатель Всемирного Форума произнес краткую речь.
- Сегодня мы провожаем на заслуженный отдых одного из выдающихся деятелей нашей индустрии, который покидает Мир, словно чемпион большой спорт. Вы отдали всего себя людям, дорогой наш...
"Всего себя..." - с болью отдалось в мозгу Игина. Он-то был уверен, что далеко не всего, и сожалел о поспешном заявлении, которое сделал сгоряча на следующий день после конкурса: мол, желаю отдохнуть и забыться вдали от Мира, в идеальных для этой цели условиях Утопии. Сказал и ужаснулся тому, что говорит. Но было поздно.
Отдыхать Игин не умел и на новом месте не знал, куда себя деть. Пытался анализировать причину поражения. Печальное стечение обстоятельств? Да, но не только. Необъективность жюри? Какое там жюри! Конкурсными делами ведают компьютеры, а они не знают пристрастий. Значит, причина неудачи в нем самом.
"Все верно, - убеждал себя Игин. - Самое время уступить дорогу молодым. Им жить, мне доживать. Я же старик!"
Но что-то противилось в нем этим рассуждениям. Вопреки возрасту Игин не хотел, да и не мог считать себя стариком. Сознавал, что не исчерпана до дна его сила, все еще свеж мозг, остра память. А накопленный за годы управительства опыт? Разве можно сбрасывать его со счетов?
Провал на конкурсе в какой-то мере сыграл роль допинга. Смерть жены отодвинулась в прошлое. Ему удалось на время взять себя в руки. Никто из провожавших Игина на Утопию не догадывался, каких усилий стоило это бывшему управителю...
Увы, он продержался недолго. От философских рассуждений легче не стало. В голове, а главное в душе, по-прежнему царил сумбур. Если бы можно было возвратиться на Мир, он бежал бы с Утопии, не раздумывая. Но стыд и самолюбие накладывали запрет на возвращение.
Через месяц он впал в самую настоящую черную меланхолию, почище той, что сразила его после смерти жены. Бездействие было непереносимо. Малейшая мелочь вызывала приступ раздражения. Транквиллор не помогал.
Едва начинало смеркаться, Игин включал гипнос на полную силу и проваливался в глубокий, беспамятный сон. Вставал поздно. Завтрак, поданный роботом в постель, проглатывал машинально, не чувствуя вкуса. День отбывал, как повинность. Ни с кем не общался. Понимал: долго так продолжаться не может...
5
Благословение музыкой
Джонамо заново открывала для себя музыку. Раньше она не догадывалась о ее истинном предназначении. А музыка, оказывается, вовсе не результат математических изощрений. Искусство... Как жаль, что позабыто это волнующее слово! И как жаль, что музыка в высоком, истинном смысле перестала быть непременной принадлежностью жизни! Насколько обеднели люди, лишив себя подлинной музыки, и прав доктор Нилс, жалея их...
Нужно вернуть людям музыку! Эта мысль не покидала Джонамо. Музыка стала для нес источником нравственной силы, если не снимала с души, то, по крайней мере, облегчала тяжесть утраты...
Она часами слушала старинную инструментальную музыку, и не в компьютерном переложении, а в записях-оригиналах. Оказывается, любую из множества сохранившихся звуко- и видеограмм знаменитых музыкантов прошлого можно запросить из информационного центра по личному каналу! Джонамо это просто не приходило в голову, как и другим людям, за исключением историков и коллекционеров.
Инструментальная музыка отталкивала современников Джонамо своей сложностью, как опера - условностью, поэзия - неопределенностью образов и форм. А люди инстинктивно избегали эмоциональных сверхнагрузок. Их мышление утрачивало образность, становилось все более понятийным. Обретут ли они заново душевную восприимчивость и пылкость - вот что сейчас более всего волновало Джонамо.
Вскоре она сделала заявку на рояль. Не новейший пленочный полифон с шестьюдесятью регистрами памяти, спектролайзером и биотоковым бессенсорным управлением, а допотопный рояль с деревянным корпусом, педалями и клавишами, литой бронзовой станиной, стальными струнами и примитивной механикой.
Робот, принимавший заказ по информу, несколько раз переспросил понятие "рояль" не было заложено в его оперативную память. Но уже назавтра Джонамо неумело перебирала пальчиками желтоватые, под слоновую кость, и черные, под эбеновое дерево, клавиши. Ни того ни другого не сохранилось на Мире, иначе как в музеях, но аналоги куда более живучи, чем породившие их прототипы.
