Лицо Кафки покоилось на поверхности, никак не предназначенной для сна: на бугристых клавишах и валике пишущей машинки. Спящий обозреватель тихо посапывал.
Милли попыталась разбудить его, затопав ногами. Убедившись в безрезультатности такого подхода, начала кашлять: сначала по-женски скромно, затем прибавляя духу, пока ее усилия не вылились в подобие приступа удушья туберкулезника.
Уловка наконец возымела эффект: Кафка, вздрогнув, проснулся. В этот миг он походил на тигра в клетке — таким диким взглядом окинул Фрэнк нарушительницу покоя. Впрочем, через мгновение он уже натянул обычную маску спокойствия.
— Ах, госпожа Янсен, простите мое невнимание. Я проверял механизм. Что-то барахлит.
— О, не нужно оправдываться передо мной, Фрэнк, — доброжелательно проговорила Милли. — Я знаю, что вы день и ночь трудитесь, чтобы завершить… некоторые дела.
— Да, именно так оно и есть. Мой, э-э… роман доставляет немалые хлопоты. Важные моменты содержания не хотят обретать нужную словесную форму…
— Ха, ну да. — Милли, хитро улыбаясь, сверкнула глазами. — Скажите, вам никогда не казалось, что, немного отдохнув, вы могли бы подсознательно прийти к решению проблем?
Кафка ухмыльнулся.
— Да вы, Милли, говорите как настоящий последователь господина Фрейда.
— О, все девушки любят следовать модным причудам. Но я серьезно. Вы ведь любите ходить в кино?
— Полагаю, кинематограф представляет собой правомерный сенсорный эксперимент, сродни с воплощением наших снов.
— А их попкорн не так уж плох. Сегодня пятница, в центре города везде крутят новый фильм с Чаплином. «Золотая лихорадка». Хотите пойти со мной?
Кафка почти моментально оживился и выразил на диво сердечное согласие:
— Милли, я всецело ваш!
Повернувшись, чтобы выйти или же чтобы кокетливо посмотреть на Кафку через плечо, Милли ответила:
— Ну, это мы еще посмотрим!
Из дверей кинотеатра «Оклахома» — вечно полного посетителей шикарного дворца, которым владел самый удачливый и популярный сын прерий, комедиант Уилл Роджерс — потоком лились счастливые кинозрители. Вскоре они смешались с вечерними прохожими Манхэттена. У ворот застыли лишь двое — мужчина и женщина. Парочка стояла в нерешительности, сомневаясь, куда направиться дальше. Они походили на мотыльков, лишенных источника света.
После затянувшегося молчания Милли прощебетала:
— Так как вам фильм, Фрэнк. Потрясный, правда?
Друг Милли, казалось, ушел в себя.
— Та сцена, где Чаплин голодает и вынужден съесть свой ботинок, вызвала у меня странное чувство… Я сам нередко попадаю в подобное беспомощное положение.
— Ну да? Черт возьми, мне грустно за вас, Фрэнк. Посмотрите на себя — вы как скрученная пружина, которая вот-вот лопнет! Вам необходима женская забота. Как считаете, правильная мысль?
— Если вы о замужестве, мисс Янсен, то, боюсь, мне не суждено постичь сего земного счастья. Официальный союз с женщиной привел бы не только к кончине ничтожества, кое я собой представляю, но и обрек бы мою бедную жену…
— Боже правый, Фрэнк, вы начитались пустых слезливых историй, работая в нашей газетенке? Или, может, заглядывали в «Роковой случай»? Жизнь не столь сложна и трагична, как ее рисуют эти писаки с тремя носовыми платками наготове! — Микки взяла Кафку под руку и положила голову ему на плечо. — Женщина вместе с мужчиной — что может быть естественней?
Кафка не стал высвобождаться, напротив, приободрившись от простого человеческого соприкосновения, он собрался духом, что сразу же отразилось на его внешности.
— Прости, что я отравляю тебе удовольствие, Милли. Ты ведь хотела весело провести вечер. По правде сказать, так грустно мне не было уже лет двадцать. Это скверное расположение духа, как мне казалось, я оставил на промозглых хмурых улицах Праги. Космополит, объехавший весь мир инженер, которого звали Фрэнк Кафка, был зрелым, бойким, самоуверенным малым. Но, как оказалось, он — всего лишь вырезка из газеты, которая превращается в пепел, попадая в пламя разочарований.
Поскольку Кафка снова разговорился, в Милли проснулась ее природная многословность.
— Чепуха, это же вздор, Фрэнк! У всех бывают черные полосы в жизни. Пройдет, вот увидишь! Нам и надо-то — провести пару приятных часов. Чем тебе хотелось бы больше всего заняться? Как насчет того, чтобы хлебнуть кофе с печеньем? В гостинице «Запад» есть замечательное кафе. Бьюсь об заклад, их пышненькие пончики напомнят тебе о Вене!
— Хорошая идея, Милли. Но если тебе действительно хочется знать, что мне нравится…
— Да, да, Фрэнк, скажи мне!
— Я люблю рассматривать Бруклинский мост. Шедевр Роблинга напоминает мне некоторые более скромные проекты, которыми я руководил. Величавый контрфорс кажется мне вечным и истинным среди шарады города. Однако полагаю…
— Фрэнк, я с удовольствием посмотрю с тобой мост! Пойдем же!
Милли потянула Кафку за рукав, и парочка совершенно разных представителей рода человеческого зашагала по Бродвею. Вскоре вдалеке показалась мэрия со сказочным мостом через Ист-Ривер.
Когда они прошли парк около мэрии, раздался отчаянный женский крик. За зовом на помощь последовал растущий вопль негодования, страха, смятения и гнева.
Кафка метнулся к источнику звука, Милли засеменила вслед.
Растущая, рычащая, возбужденная толпа устремила взор вверх, на крышу мэрии, где стояла зловещая фигура. Крошечная, но могучая, с горбатой спиной и гипертрофированным черепом, как у Квазимодо. Узкий черный комбинезон точно по фигуре переходил в скрывающую лицо маску и шапку с антенной на макушке. На спине торчали маленькие, укрепленные проволокой целлофановые крылья. Из туловища в области живота торчали ряды параллельных щупалец. Тварь была не кем иным, как…
— Черный Жук! — крикнул один из зевак.
— Где полиция? — завизжал кто-то другой.
— Где Галка? — завопил третий.
Кафка дрожал рядом с Милли, как собака на поводке, перед которой поставили наглого барсука или белку.
Черный Жук обратился к собравшимся с речью на английском языке с легким акцентом. Посыпались уму непостижимые лозунги и требования:
— Долой антисемитизм! Да здравствует сионизм! Палестину евреям! Смерть муфтию Иерусалима! Америка должна поддержать дело сионистов! Если она не согласится сделать это добровольно — помочь нам оружием и деньгами, мы заставим ее! Примите это в знак серьезности наших намерений!
В последовавшем жесте не было ничего непонятного или двусмысленного: Черный Жук вытащил круглую бомбу. Зашипел фитиль, вызвав ужас толпы, и люди ринулись в разные стороны.
