Беркхальтер вздохнул. Если бы он родился до Взрыва, все могло бы быть иначе. Но можно ли об этом говорить? Можно читать об истории, но пережить ее нельзя. В будущем, возможно, будут созданы телепатические библиотеки, в которых подобное станет возможным. Да, возможностей так много — но как мало таких, которые мир уже готов воспринять! Конечно, со временем на Болди перестанут смотреть, как на уродов, и тогда станет возможным настоящий прогресс.
«Но люди не делают историю, — подумал Беркхальтер. — Ее делают народы. Не личность.»
Он остановился у дома Рейли, и на этот раз тот был дома. Он оказался кряжистым, веснушчатым, парнем со злым лицом, огромными ручищами и, как отметил Беркхальтер, прекрасной мускульной координацией. Не снимая руки с голландской дверки, он кивнул.
— Кто вы, мистер?
— Меня зовут Беркхальтер.
В глазах Рейли отразилось понимание и осторожность.
— А, понимаю. Вы получили мой вызов?
— Да, — ответил Беркхальтер. — Я хочу поговорить с вами об этом. Могу ли я войти?
— Конечно, — он отступил в сторону, давая гостю проход, и через холл провел его в большую гостиную, где сквозь мозаичное стекло пробивался рассеянный свет.
— Хотите договориться о времени?
— Я хочу сказать вам, что вы не правы.
— Подождите-ка минутку, — прервал его Рейли, хлопнув в ладоши. — Моей жены сейчас нет дома, но она мне все рассказала. Мне не нравятся эти фокусы с влезанием в чужие мысли. Это нечестно. Вам следовало бы сказать вашей жене, чтобы она занималась своими делами — или держала язык за зубами.
Беркхальтер терпеливо сказал:
— Я даю вам слово, Рейли, что Этель не читала мыслей вашей жены.
— Она так говорит?
— Я… видите ли, я не спрашивал ее об этом.
— Ага, — с торжествующим видом сказал Рейли.
— Мне это просто не нужно. Я достаточно хорошо ее знаю. И… Ну, я и сам — Болди.
— Я это знаю, — сказал Рейли. — Судя по тому, что мне известно, вы можете сейчас читать мои мысли.
Он поколебался.
— Убирайтесь из моего дома. Я хочу, чтобы все мое оставалось при мне. Встретимся завтра, на рассвете, если вас это устраивает, а теперь уходите.
Казалось, он вспомнил что-то, что-то очень давнее, чего он не хотел.
Беркхальтер благородно сопротивлялся соблазну.
— Ни один Болди не станет читать…
— Ладно, проваливай!
— Послушайте! В дуэли со мной у вас не будет и шанса!
— Ты знаешь, сколько раз я побеждал? — спросил Рейли.
— Вы когда-нибудь дрались с Болди?
— Завтра я продолжу свой счет. Убирайся, слышишь?!
Беркхальтер прикусил губу.
— Дружище, — сказал он, — неужели вы не понимаете, что во время дуэли я могу читать ваши мысли?
— Какая разница… что?
— То, что я опередил бы любое ваше движение. Какими бы ловкими ни были ваши действия, вы на долю секунды раньше выполните их мысленно, и я узнаю обо всех ваших фокусах и слабостях. Ваша техника боя будет для меня открытой книгой. О чем бы вы не подумали…
— Нет, — Рейли помотал головой. — О, нет. Ты умен, но этот трюк не пройдет.
Беркхальтер поколебался, принимая решение, потом отодвинул мешавший им стул.
— Берите свой кинжал, — сказал он. — Не расстегивайте ножны, я покажу вам, что я имею в виду.
Глаза Рейли расширились.
— Если ты хочешь, чтобы это произошло сейчас…
— Не хочу.
Беркхальтер отпихнул в сторону другой стул. Он расстегнул пояс, снял с него кинжал в ножнах, проверил, защелкнут ли безопасный зажим.
— Места здесь достаточно. Давайте.
Нахмурившись, Рейли взял свой кинжал, неуклюже сжал его, несколько сбитый с толку неснятыми ножнами, и внезапно сделал выпад. Но Беркхальтера на прежнем месте уже не оказалось; он предвидел удар, и его собственные кожаные ножны полоснули по животу Рейли.
— Вот так бы и кончилась схватка, — сказал Беркхальтер.
Вместо ответа Рейли тяжело поднырнул под нож, в последний момент нацелив удар в горло. Но свободная рука Беркхальтера уже прикрыла его горло; другая его рука с зачехленным кинжалом дважды ткнула Рейли в область сердца. Веснушки ярче выступили на побледневшем лице этого большого человека. Но он еще не собирался уступать. Он попробовал еще несколько приемов, умных, хорошо отработанных приемов, но и они оказались бесполезными, потому что Беркхальтер предвидел их. Его левая рука неизменно прикрывала место, в которое целился Рейли, и куда он никак не мог попасть.
Рейли медленно опустил руки. Он облизнул губы и сглотнул. Беркхальтер возился с кинжалом, одевая ножны на ремень.
— Беркхальтер, — сказал Рейли, — ты дьявол.
— Вовсе нет. Я просто боюсь пробовать. Вы действительно думали, что быть Болди легко?
— Но если ты можешь читать мысли…
— Как вы думаете, сколько бы я протянул, если бы соглашался на любую дуэль? Это было бы слишком. Никто бы не стал терпеть этого, и кончилось бы это моей смертью. Я не могу участвовать в дуэлях, потому что это было бы убийством, и люди знали бы это. Именно по этой причине я стерпел множество ударов, проглотил множество оскорблений. Теперь, если вам угодно, я готов проглотить еще одно и извиниться. Я соглашусь со всем, что вы скажете, но драться с вами на дуэли, Рейли, я не могу.
— Нет, теперь я это понимаю. И я рад, что вы пришли.
Рейли все еще был смертельно бледен.
— Я бы попал в такой переплет…
— Не я это придумал, — сказал Беркхальтер. — Я бы не устраивал дуэлей. Болди, да будет вам известно, не такие уж счастливчики. У них полно запретов — вроде этого. Вот почему они не могут испытывать судьбу и враждовать с людьми, и вот почему мы никогда не читаем мысли, если только нас об этом не попросят.
— Звучит более или менее разумно.
Рейли колебался.
— Послушайте, я заберу свой вызов назад. Ладно?
— Спасибо, — сказал Беркхальтер, протягивая ему руку. Рука была принята довольно неохотно.
— Расстанемся на этом, так?
— Хорошо.
Рейли все еще хотелось поскорее отделаться от своего гостя.
Немелодично насвистывая, Беркхальтер направился к Издательскому Центру. Теперь он мог все рассказать Этель. Собственно говоря, он должен был это сделать, потому что возникавшие между ними недомолвки нарушали их телепатическую близость. Дело было не в том, что их разумы должны были раскрыться друг перед другом, нет, скорее, любой барьер чувствовался другим и совершенное взаимопонимание не было бы столь совершенным. Удивительно, но вопреки этой полной близости мужу и жене удавалось уважать личные мысли друг друга.
Этель могла, конечно, немного расстроиться, но беда уже миновала, и потом она ведь тоже была Болди. Ну, конечно, в парике пушистых каштановых волос, с длинными загнутыми ресницами она не казалась таковой. Но ее родители жили к востоку от Сиэтла и во время Взрыва и после него, когда еще не было изучено воздействие жесткой радиации.
