Возле канатов толпился народ. Не то чтобы очень уж густо, но далеко и не пусто. И мужчины, и женщины, в ярких одеждах, смеющиеся, спорящие, выжидающие. От мысли, что очень скоро кто-то из них станет его полновластным хозяином, сосало в желудке и, несмотря на жару, холодом пробирало ребра. А на глаза, он чувствовал, наворачивались непрошеные слезы. Только этого еще не хватало! Он же не мелкий ребенок, чтобы плакать, и тем более здесь, на торгах. Угроза купца Айгъя-Хоу заморить голодом вспомнилась вдруг весьма отчетливо. Нет уж, лучше пускай сегодня его купят, чем остаться у этого садиста...
Потом пришел и его черед - Митьку отделили от цепи и загнали в сарай. Там было тесно и темно, свет проникал лишь через две полуоткрытые сквозные двери - заднюю, через которую рабы попадали внутрь, и переднюю, на огороженную канатами площадку. А потом, когда, наконец, вся партия рабов оказалась в сарае, заднюю дверь плотно закрыли, лязгнули засовом - и свету осталось ровно столько, чтобы едва различать мутные контуры предметов. Однако стражники, как ни странно, даже в этих плотных сумерках прекрасно ориентировались - они находили нужного раба и выталкивали его в переднюю дверь. Чувствовалось, что действуют они по заранее намеченному плану.
Митька съежился, сел, обхватив коленки, и стал ждать своей очереди.
Ждать пришлось долго. Рабов одного за другим выводили на торги, хлопала дверь впереди, на миг озаряя сарай вспышкой жгучего света - и вновь пространство окутывало тьмой, а толстые глиняные стены скрадывали звуки площади. Но зато особо отчетливо слышалось людское дыхание, чей-то приглушенный шепот, бурчание собственного желудка. Митьке вспомнилось, как два года назад они с классом осенью ходили в поход. Собственно, однодневную прогулку походом назвать сложно, однако без приключений не обошлось - когда возвращались назад, выяснилось, что отменены все электрички кроме совсем уж поздних, и Виктор Викторович, физрук, решил вести группу к другой железнодорожной ветке, по Рижскому направлению. "Тут идти-то всего лишних пять кэмэ, - возбужденно вещал он, размахивая зажатым в руке туристическим атласом Подмосковья, - зато дорога нормальная, не то что этот идиотский Ленинградский вокзал. Я знаю, у меня в Снегирях дача", - прибавил Викторыч для пущей убедительности. И они пошли, но очень скоро убедились, что атлас то ли врет, то ли просто древний - указанных в нем просек решительно не наблюдалось, авантюрист Викторыч решил переться по азимуту сквозь глухую чащу и в конце концов завел их в болото. "Куда ты привел нас, Сусанин-герой?" - ехидно высказался кто-то из девчонок, они тогда вообще были нахальнее пацанов и не упускали случая постебаться над нервным физкультурником. Но Викторыч, как ни странно, не обиделся, а ответил в лад: "Не знаю, не знаю, я сам здесь впервой!" Пришлось петлять, Викторыч делал постоянные поправки, в результате спустя три часа они, так и не выйдя к железной дороге, обнаружили автомобильное шоссе и принялись ждать рейсовый автобус, который куда-нибудь да вывезет. Еще через час показался старенький раздолбанный "пазик", который за пять рублей с носа довез их до той самой злополучной Сходни, где они наивно доверились атласу. Митька вспомнил, как сидел тогда на исцарапанной скамейке, голодный, усталый и мрачный. Впереди его ждал нагоняй от мамы, уже, несомненно, обзвонившей всех родителей из класса, затем службу спасения, больницы, морги... Сейчас тот голод и то мрачное настроение вспоминались с грустной улыбкой. Знай он тогда, каким на самом деле он был счастливым! Только ведь, если сравнивать не с чем, не замечаешь.
Наконец дело дошло и до Митьки. Толстый стражник, тот самый, что надевал ему ошейник, рывком поднял его на ноги и, звонко шлепнув по заду, придал ускорение в сторону передней двери. Митька торопливо вышел на дощатую арену и поначалу зажмурился от хлынувшего света. Потом глаза освоились, и он принялся смотреть по сторонам.
По площадке расхаживал купец Айгъя-Хоу. Жестом велев Митьке стоять смирно, он повернулся к толпе и возгласил:
- Теперь - мальчик. Здоровый мальчик, крепкий, четырнадцать лет. Годится и для комнатного услужения, и для работ на полях, на скотном дворе, на мельнице. Тих и благонравен, отличается приятной внешностью. Двадцать восемь огримов!
Митька незаметно хмыкнул, узнав о себе столько нового. Тих, значит, и благонравен? Слышала бы сейчас это Галина Ивановна!
- Да ты чего, Айгъя? - раздалось по ту сторону канатов. - Какие двадцать восемь? Это же цена взрослого юноши, а здесь сопляк. - На мельнице, говоришь? Да где ж такому дохлому мешок муки поднять? Пупок порвется!
- Ты ошибаешься, почтенный Калсеу-Нару, - с достоинством ответил купец. - Да, сейчас, быть может, ему и не взвалить на спину шестипудовый мешок, но мальчикам свойственно расти, знаешь ли. Спустя два-три года он играючи будет кидать такие мешки.
- Вот через три года и предлагай его, - желчно ответил невысокий крепыш в синем балахоне, изучающе оглядывая Митьку, - а покамест это лишь проросшее семечко, не более. Я же не продаю свою муку по цене сладких лепешек лишь потому, что лепешки пекут из муки?
- Да и потом, зачем непременно таскать мешки? - как бы не слыша последних слов мельника, продолжил купец. - Разве мало у тебя всякой подсобной работы? Разве не надо ухаживать за быками, убирать в амбарах, засыпать зерно в желоб? Прекрасное занятие для мальчика.
- Да, разумеется, - согласился багроволицый Калсеу-Нару, - но для дешевого мальчика. Для мальчика, который стоит одиннадцать огримов!
- Ну ты и скажешь, почтенный, - добродушно осклабился купец. - За такую цену ты найдешь разве что мальчика в рудник, где он сдохнет через месяц. Я за одиннадцать огримов пятилетних мальцов продаю. Говорю же - двадцать шесть, и ни огримом меньше.
"Ага, - насторожился Митька, - уже сбавляет цену!" Это было некстати, жирный мельник ему активно не понравился. Впрочем, народу возле площадки торгов сейчас толпилось не в пример меньше, чем когда их привели на площадь. Видно, большинство из тех, кто хотело сделать покупки, уже их сделало, и сейчас здесь торчали либо праздные зеваки, либо вот такие, как Калсеу-Нару, припозднившиеся покупатели.
- Ну хорошо, хорошо, ты убедил меня, уважаемый Айгъя-Хоу, - степенно произнес мельник, демонстративно касаясь привязанного к поясу кошелька. - Бери пятнадцать огримов. Целых пятнадцать полновесных серебряных огримов!
- Увы, - развел руками купец, - увы, старый друг. Мне не нужны эти пятнадцать полновесных огримов, мне всего бы двадцать три, и довольно. Ты же знаешь, я никогда не был жадным, никогда не запрашивал непомерное. Если я говорю, что мальчишка стоит двадцать три - значит, так оно и есть. Мне он самому за двадцать достался, да и то по случаю. Одному моему знакомцу нужно было срочно выплатить проигрыш в кости, ну и... сам понимаешь.
