Детина в кожаном фартуке еле заметно покраснел от удовольствия, передернул плечами, словно желая сказать что-то вроде "мы завсегда пожалуйста", и, нагнувшись, одним могучим рывком поставил Конана на ноги.
- Тяжеловат для своих лет, а? - заметил он.
Синфьотли рассеянно кивнул. Удерживая киммерийца левой рукой за длинные растрепанные волосы, а правой - за связанные за спиной локти, слуга напоследок спросил:
- А как насчет еды? Я в том смысле, что кормить его или как?
- Дай ему мяса, - распорядился Синфьотли. - Завтра его заберет Гунастр. Старик сообразит, как его кормить, этого звереныша.
Синфьотли уже поворачивался к слуге спиной, когда тот снова заговорил:
- Простите, господин. А ежели он захочет по нужде?..
- Ни под каким предлогом не отвязывай. Помни: этот варвар - человек только с виду, - сказал Синфьотли. - На самом деле он хитер, злобен и изворотлив, как молодой хищник. Он животное, помни.
Еще неизвестно, кто в этой сумасшедшей семье настоящее животное, подумал Конан угрюмо. Он боялся, что нынче же ночью ему предстоит узнать это.
- Да помогут нам Игг и Младшие Боги, - пробормотал слуга и потащил киммерийца в конюшню.
Связанный на совесть, ощущая в желудке каменную тяжесть мяса, проглоченного не жуя, с онемевшими руками, Конан коротал ночь в душной конюшне, греясь теплом стоящих поблизости лошадей. Он был рад, что рядом эти добрые, преданные человеку существа: близость ведьмы не давала ему покоя. Поняла ли Соль, что Конан узнал ее, что варвару известно, кто она такая? Не захочет ли девушка избавиться от лишнего свидетеля? Знает ли обо всем этом высокомерная старая женщина - мать Синфьотли? Если бы Конан хотя бы не был связан!.. Проклиная свое бессилие, киммериец ждал рассвета с таким же нетерпением, с каким когда-то торопил утро своей первой битвы.
Далеко за городом Халога над заснеженной равниной летал зимний ветер, наметая огромные сугробы. Синеватая поземка вилась под порывистым ледяным дыханием зимних великанов. Точно Льдистый Гигант прилег на эту землю, и все дул и дул на нее, и никак не мог остановиться.
Но вот к завыванию ветра прибавился новый звук - долгая, тоскливая нота. У черного пня - это было все, что осталось от древнего дуба, за столетия полностью сгнившего изнутри, - появился огромный белый волк. Словно оживший сугроб был чудовищный зверь, с острой мордой, роскошным мехом, красноватыми, печальными и жадными глазами. Взобравшись передними лапами на пень, он задрал морду вверх, к убывающей луне, и протяжно завыл. Ветер подхватил его зов, понес дальше над равниной, к городу.
Прошло время, и волк перестал выть. Он прислушался, поставив уши торчком. Та, которую он призывал, услышала - не слухом, но внутренним чутьем. Медленно шла она по снегу, босая, в одной только длинной рубахе, и золотые волосы покрывалом окутывали ее. В опущенной руке она держала кинжал.
Пять красных огоньков засветились в синеватой белизне ночи: в зрачках девушки, в глазах волка и в камне, украшающем рукоять кинжала. И чем ближе подходила девушка к белому зверю, тем ярче горели огоньки.
Волк ждал, приоткрыв пасть и дрожа от нетерпения. С его языка капнула слюна. Когда девушка была уже совсем близко, он вдруг по-собачьи заскулил и торопливо лизнул раз-другой ее босые ноги. Упав на колени, она обхватила руками его огромную голову, прижалась лицом к взъерошенной шерсти зверя и зарыдала. Повизгивая, волк лизал ее щеки и руки.
Наконец она отерла слезы и поднялась на ноги. Вскочив на пень, девушка воздела к луне руки с зажатым в правой кинжалом и заговорила:
- Мать-Луна, проливающая бледный свет свой на темные души наши! Все тайны нашего рода открыты тебе. Призови отца нашего, Младшего Бога, из тех, кому не дал еще мужского имени наш предок, Игг! Отзовись на мой голос, отец, божественный юноша, вепрь чащобы, совратитель земной нашей матери! Вот кинжал с каплей твоей крови. Если слышишь, как зовет тебя Соль, дай знать...
Странно звучал голос девушки, которая сама не могла его услышать. Ломкий, гортанный, он с мучительным трудом срывался с ее губ. Сидя у ног Соль, волк напряженно следил за ней.
И камень на рукояти кинжала вспыхнул ослепительной алой искрой, разбрызгивая свет по сугробам, как будто в руке у Соль вдруг загорелся факел.
Зверь поднялся, напрягся, приготовился к прыжку.
- Благодарю тебя, отец, - вновь заговорила девушка. - Воистину, твоя кровь течет в наших жилах, и да будет жизнь ее божественным даром!
Она поднесла кинжал к своей левой руке и надрезала себе запястье. Показалась кровь - черная в неверном свете. Несколько капель упали на красный камень, и драгоценность впитала влагу жизни, как губка впитывает воду. И, словно бы ожив, камень засверкал, заиграл, и от него потек жар.
Девушка спрыгнула с пня и, размахнувшись с силой воткнула кинжал в старую древесину. Он погрузился почти до самой рукояти.
Соль отступила на несколько шагов в сторону, освобождая дорогу белому волку.
И волк прыгнул.
Он пролетел над пнем и кинжалом и на лету перекувырнулся через голову. Уже в полете началась метаморфоза; спустя мгновение он рухнул в снег, приземлившись - уже человеком - на колени и локти. Сигмунд действительно был очень похож на Синфьотли: рыжевато-золотистые волосы, острый нос, тонкогубый рот. Порой братьев путала даже родная мать. И юная Изулт не смогла однажды определить разницы...
И только для Соль никогда не существовало сомнений. В жилах ее настоящего отца, как и в ее собственных, текла кровь Младшего Бога. И эта кровь узнавала себя. Она умела звать без слов и не допускала ошибок.
Когда-то, познав Сунильд, Младший Бог оставил у нее свой кинжал, поместив на рукояти частицу самого себя. Сигмунд не знал, почему он с самого раннего детства не расстается с этим оружием. Назначение камня на рукояти открылось ему лишь после смерти. Но, сжимая в руке отцовский кинжал, мальчик Сигмунд чувствовал себя не заброшенным в этом огромном мире, где люди - всего лишь жалкие игрушки в руках богов и всемогущей судьбы.
Тайный голос не давал Сигмунду обмануться. Когда на свет появилась маленькая Соль, Сигмунд сразу же узнал в ней свое дитя. Они были одним целым. Они скрывали это от всех. Они любили друг друга. И это причиняло им страдания.
- Соль, - произнес Сигмунд и спрятал голову у нее на коленях. - О Соль... ты сделала это. Солнышко-Соль... Зачем я мучаю тебя?
Глухая девушка, склонившись, ласково гладила волосы плачущего мужчины, и над ними кружила пурга, и стонал в ледяных равнинах северный ветер.
4
В доме было темно и выстуженно. Кое-где трещали в масляных лампах фитили, едва рассеивая мрак. В большом зале за длинным столом сидели хозяйка дома и ее сын.
