И тогда я однажды утром, сразу же после ужаснейшей бессонной ночи, вышел на террасу, с гневными проклятиями сорвал с руки злосчастный перстень и зашвырнул его подальше в море! Я думал, что теперь я быстро успокоюсь, что это наваждение бесследно исчезнет, как бесследно исчез и тот хмель, которым одурманил меня Тонкорукий. Но тщетно! Как только верный человек в очередной раз посетил меня, я первым делом заявил ему:
- Мне нужно срочно побывать в столице!
- О! - сказал он. - Это весьма небезопасно!
А я сказал:
- Это меня не беспокоит.
- Но дело! - сказал он. - Ведь если ты...
- Молчи!
Он замолчал. И мы договорились, что в следующий раз, через два дня, он все устроит самым лучшим образом. А после он спросил:
- Кого ты хочешь повидать?
- Ну, это мое дело! - резко ответил я.
Он помрачнел, сказал:
- Которое разрушит все, что только можно.
Я засмеялся, не ответил. Он сразу же ушел, даже забыв проститься.
Прошло еще два дня, и я покинул Санти. Санти, как я уже упоминал, это довольно большое поместье. Здесь есть и гранитный карьер, и медный рудник, и, конечно же, виноградники. Есть и свой небольшой гарнизон. А посему между островом и материком постоянно курсирует множество самого разного народа, тем более что пролив неширок - всего каких-то тридцать стадий. Сторожевые дромоны, выставленные после известных событий, неизменно производят досмотр проезжающих, но это скорее формальность, нежели добросовестный обыск, и потому, если вы пожелаете покинуть Санти, то сделать это несложно.
Итак, покинув Санти, мы прибыли в порт. Там я поспешно сбросил с себя хламиду десятника, переоделся в приличествующие своему званию одежды, сел в паланкин - и мы двинулись к центру города. Вскоре мой верный человек начал выказывать уж очень сильное волнение, и я был вынужден расстаться с ним. Чего было бояться? По некоторым, не скажу по каким именно, приметам я уже понял, что Тонкорукий знает о моем приезде. Однако приезд мой был скрытен, я соблюдал приличия - и автократор, будучи мне за это благодарным, не чинил никаких препятствий. Кроме того он, возможно, надеялся на то, что я ищу с ним примирения. Или, быть может, он готовился устроить мне какую-нибудь очередную каверзу...
И потому я был предельно осторожен. За полгода, проведенных на острове, я успел поразмыслить о многом. Прошлой осенью я был глуп и самонадеян, но нынешней весной я (так мне, по крайней мере, хотелось думать) стал значительно умней. Приблизившись к Наидворцу, я, миновав Красный Подъезд, остановился возле Золотого. Там меня уже ждали - и помогли быстро и не привлекая лишнего внимания подняться в здание, а там, опять же избегая посторонних глаз, очутиться в Верхних Покоях.
Когда за мной плотно закрылась дверь, Теодора встала мне навстречу и сказала:
- Ну вот, еще и двух лет не миновало, а ты уже здесь!
- Винюсь, - скромно ответил я.
- Ты раб!
- Твой раб!
На это Теодора только рассмеялась. Я ее обнял - она замолчала. Я поднял ее на руки - она улыбнулась и тихо сказала:
- Мы не одни.
- Я к этому привык.
Она зажмурилась...
Нет, к этому, конечно, не привыкнуть. Это очень противно, когда ты знаешь, что за тобой постоянно кто-нибудь да подсматривает. Проклятые рабы! Все стены в дырах, в щелочках! Вот почему я часто говорю, что когда стану автократором, то велю сжечь Наидворец, построю новый, у себя на Санти, но Теодора отвечает, что вскоре то же самое будет устроено и там. Вполне возможно, что она права, ибо все дело в нашем, руммалийском духе. Мы слишком лживы, недоверчивы. А что пока еще сильны... так ведь сказано же: здание на вид еще крепкое, но стропила уже напрочь прогнили, и потому от первого же порыва свежего, по-настоящему крепкого ветра, мы сразу же...
Нет, все это ложь! Да и потом, какое мне сейчас до всего этого дело?! Я - у нее, ночь, тишина, мы счастливы. А если кто-то и приник ухом к стене, пусть даже это сам Тонкорукий или весь Благородный Синклит в своем полном составе...
- Вина, еще вина, любовь моя!
И мы пили вино, вели неспешную беседу. Клянусь моим верным мечом, мы ни единым словом не обмолвились ни о короне, ни о легионах, ни о... Она это она, я - это я, и с нас того было вполне довольно.
Под утро я ушел. И с той поры мои приезды в Наиполь стали довольно частым делом. Тонкорукий не чинил мне никаких видимых препятствий. А заговор тем временем все ширился, срок выступления все приближался. А Армилай, как нам стало известно, уже покинул Великую Пустыню и с жалкими остатками войска прибыл в Миссаполь. А с севера тоже приходили все более тревожные вести: Старый Колдун готовит новое нашествие. И сил у него на этот раз будет втрое больше прежнего. Кроме того, теперь с ним будет много знатных мастеров по осадному делу.
Но это бы ладно! Но Полиевкт, которому Тонкорукий поручил вести северные дела, рассказывает о тамошних правителях весьма необычные вещи, и все ему верят! Мой верный человек передавал мне его слова самым подробнейшим образом и каждый раз был очень возбужден, но я лишь пожимал плечами. Ведь если бы он знал, каких только небылиц я не наслушался в Великой Пустыне! Варвары, они все таковы и вечно норовят придать себе значительности всякими баснями о своей якобы несокрушимости, а на самом же деле, при ближайшем рассмотрении, все это не стоит и выеденного яйца! И я так прямо и сказал. И велел передать Полиевкту, чтобы он не забивал себе голову всякими недостойными его внимания пустяками, а лучше б поскорее выяснил, можем мы рассчитывать на Пятый легион или нет.
Но Полиевкт словно сошел с ума - связался с каким-то мошенником и проходимцем, который не так давно уже обесчестил свое имя, предлагая Благородному Синклиту секрет превращения свинца в золото. Ну а теперь этот мошенник утверждал, будто ему почти удалось разгадать тайну Абсолютного Эликсира - то есть состав этой чудесной жидкости ему пока еще неведом, но зато он знает, где находится некий источник... Ну, и так далее. Не стану отвлекать ваше внимание - это во-первых. А во-вторых, все разговоры об Абсолютном Эликсире держатся в строжайшем секрете, знают о нем лишь сам мошенник, а также Полиевкт, Тонкорукий, мой верный человек и я. Однако вся эта мышиная возня вокруг Эликсира мне очень и очень не нравится, потому что Полиевкт настолько сильно увлекся этой идеей, что стал все более и более удаляться от участия в заговоре. Мало того, он стал убеждать и других, будто бы выступление нужно на некоторое время отложить. Опасность, исходящая от страны северных варваров, столь велика, говорил Полиевкт, что мы должны на некоторое время забыть все свои внутренние распри и сперва разобраться со Старым Колдуном, а уж потом только обратить взор на себя и навести порядок в Наиполе. И он, Полиевкт, приводил в подтверждение этому такое невообразимое число самых различных и внешне весомых доводов, что мало-помалу убедил в своей правоте многих. То есть, в итоге он нанес нашему делу куда больший урон, нежели это мог сделать сам Тонкорукий, если б узнал (не допусти того, Всевышний!) о заговоре. Ведь заговор только тогда хорош, когда он составляется довольно быстро, а затем происходит мгновенная развязка - и все получают обещанное, так и не успев даже понять, какому же риску они подвергались. Но как только подобное дело откладывается на значительный срок, то кто-нибудь из его участников непременно задумается о том, о чем не следует думать - а там, глядишь, и охладеет к предприятию и даст увлечь себя другим, менее важным делам. А кто-то, сам того не желая, неосторожно обмолвится о доверенной ему тайне. А кто-то и намеренно... И в итоге, как тому мы имеем немало поучительных примеров, отсроченный заговор всегда - я повторяю: всегда! - оказывается обреченным на неудачу. И потому, как только я узнал, что Полиевкт вместо того, чтобы отправиться в Ларкодский фем с важнейшим поручением, согласился возглавить посольство на варварский север... я пришел в неописуемый гнев и велел верному человеку немедленно призвать его ко мне для личной беседы.
