Приближался День Сушеного Финика, и я решил поддержать местную традицию: обошел селение и выпросил в каждом доме по чашке или тарелке. Своими усердием и услужливостью я успел к тому времени снискать всеобщее расположение, так что затруднений в сем предприятии не возникло, мне даже набросали в мешок кое-какой снеди, так что я смог пригласить двух-трех соседей на скромный праздничный ужин. А через пару дней возвратил одолженное, да еще с прибытком: каждый получил к своей тарелке и чашке еще точно такую же.
- Это как же вышло-то? - удивился Ловкач Ши. Он даже жевать перестал.
- В моем поясе осталось с десяток золотых монет, до которых не добрались разбойники, - объяснил Шейх Чилли, - ночью я оседлал мула, съездил в соседний городок, разбудил лавочника и, сославшись на срочность, прикупил у него на золотой требуемое количество посуды.
- Ты хочешь сказать, что потратил свои деньги, чтобы вернуть заимодавцам вдвое против того, что они тебе одалживали? - спросил киммериец, силясь уловить, в чем же тут хитрость. - Клянусь дохлым ослом, не понимаю!
- Селяне тоже ничего не поняли и засыпали меня вопросами, - пряча в чарке улыбку, отвечал хозяин дома. - Надо было видеть их лица, когда они услышали мой ответ. ?Что же тут особенного? - сказал я. - Ваша посуда принесла потомство. Берите, не стесняйтесь!?
- И они поверили в подобную чушь? - изумился варвар.
- Думаю, что нет, да кто откажется, ежели ему предлагают что на дармовщинку! Приняли с благодарностью и просили захаживать еще.
Как было не воспользоваться подобной любезностью? В сезон дождей работы на полях прекращаются, так что праздники следуют один за другим. В День Земляных Орехов я снова отправился по домам за чашками и тарелками. На этот раз норовили подсунуть побольше, некоторые давали даже супницы и сосуды для вина. Я взял все и снова возвратил вдвойне. Потом проделал эту операцию еще несколько раз, пока не кончились деньги.
- Подозреваю, ты вовсе не затем тратил золото пандида, чтобы обогатить этих бездельников, - проворчал варвар, злясь на себя за то, что не в силах был разгадать замысел Чилли.
- Ты очень проницателен, киммериец, - вежливо отвечал тот, сколько веревочке не виться, а конец будет. Приближался Праздник Мытья Волос, самый большой и пышный в тех краях. Для подобного случая местные жители держат у себя большие круглые полоскательницы, оловянные, медные, а кто побогаче - и серебряные. Ты, Конан, и ты, Шелам, наверное решили, что я попросил их одолжить? Ничего подобного: селяне сами натащили полную хижину этих тазов, словно у меня была не одна голова, а по меньшей мере полсотни, и каждая нуждалась в отдельном чане для омовения. Впрочем, каждый считал, что перехитрил соседа - приходили они, таясь друг от друга, и полоскательницу каждого я предусмотрительно прятал на заднем дворе. И, конечно, гору разнообразной посуды, это уж, как водится. Ее было так много, что мне понадобилось целых три ночи, чтобы вывезти все, включая полоскательницы, в ближайшую рощу и спрятать в укромном месте.
- И ты скрылся, - понимающе кивнул Конан.
- Нет, - сказал Чилли, - я хотел посмотреть, пошлют ли боги мне наказание. Поэтому вернулся в свою хижину и зажил, как ни в чем ни бывало.
Шли дни, селяне меня не тревожили, полагая, очевидно, что размножение полоскательниц протекает более трудно, чем у обычной посуды. Однако, спустя седьмицу, они стали проявлять беспокойство и захаживать по одному. Я делал вид, что не понимаю, о чем идет речь, вот тогда-то они и почуяли неладное. Собрали совет старейшин, долго судили-рядили, а когда выяснилось, что почти все семьи лишились ритуальных тазов, привалили ко мне целой толпой.
- Вот тогда-то ты и дал деру, - снова подсказал киммериец.
Но Чилли отверг и это предположение. Картина, открывшаяся взгляду селян в хижине, с его слов была следующая. Юноша, то есть сам Шейх Чилли, сидел на земляном полу, бил себя в грудь, посыпал голову пылью, царапал себе щеки и рыдал столь горько, что вселил скорбь в сердца вошедших.
- Какое несчастье постигло тебя, сынок? - вопросили ошарашенные старейшины. - Что ты так убиваешься?
- Люди добрые! - всхлипнул юноша, ударяя себя в грудь. - Я в полном отчаянии. Если бы мое горе касалось только меня, это бы еще полбеды. Но оно касается вас, всех до единого. О, пусть разверзнется земля и поглотит меня, несчастного!
- Как это? - вскричали старейшины. - Что это за напасть такая, что касается не только тебя, но и всех нас? Говори толком!
Тут юноша зарыдал еще громче.
- Мужайтесь! - еле выговорил он сквозь слезы. - Ваша чудесная посуда, ваши блюда, чаши, супницы и полоскательницы для волос... - тут он выдержал трагическую паузу. - ...скончались!
Все умолкли, словно пораженные громом небесным. Потом заголосили разом:
- Скончались?! Что ты мелешь! Как может помереть серебро, не говоря уже о латуни и олове? Где это слыхано? Как могло такое случиться?!
- Откуда мне знать, - отвечал тогда Чилли, перестав плакать, видать, роды были тяжелыми.
Его тут же связали и бросили в яму. Долго чесали старейшины свои сивые бороды, решая, что же с ним делать. Наконец решили призвать мудрого человека, дабы разрешил столь невиданное дело.
- Каково же было мое удивление, когда мудрец, призванный для суда, оказался знакомым мне пустынником, - подошел Чилли к заключительной части своей удивительной повести. - Он выслушал селян и осведомился, в чем, собственно, состоит их недоумение.
- Как же? - хором ответствовали те. - Да разве же мы поверим, что металлическая посуда может скончаться?
- А почему бы и нет? - ошарашил их мудрец. - Поверили же вы, когда сей юноша говорил, что утварь ваша принесла потомство. То, что может родиться, может и умереть!
Подобное заключение повергло селян в горестное уныние, но они не осмелились перечить пустыннику, опасаясь навлечь на себя гнев богов. Я же, возблагодарив небожителей мысленно, а отшельника из уст своих, поспешно удалился, чтобы вернуться вскоре с лошадьми и тайно вывезти привалившее богатство на ближайшую ярмарку.
- Значит, боги не сочли твою хитрость предосудительной? спросил Конан, улыбаясь от уха до уха.
- Боги обычно наказывают тех, кто стремиться обогатиться, не прикладывая к тому никаких усилий, - глубокомысленно заключил Шейх Чилли, - я же послужил лишь орудием высшей справедливости. Скажу еще, что и в дальнейшем продолжал следовать наставлениям мудрого пустынника, всякий раз убеждаясь в его мудрости и подлинной просветленности. Как видите, мои богоугодные дела принесли некоторые плоды...
И он не без гордости сделал широкий жест, указующий на жилище его, стол, яства и служанок. Следуя взглядами за сим жестом, Конан и Ши вынуждены были признать, что их гостеприимному хозяину крупно повезло повстречать в странствиях его столь мудрого и во всех отношениях прозорливого наставника.
