Коул щелкнул камерой и передал ее Ли.
— Какая-то траурная процессия, — сказал он.
— Темные века, — ответил Ли, взглянув в объектив. — Мир посел обратно. Грязь не водица.
Коул подумал было, что Ли вспомнил какую-то техасскую поговорку, но потом сообразил, что перед ними пролив Лонг-Айленд. Вместо воды в нем была грязь.
— Это значит, что на севере льды? А как же насчет глобального потепления?
— Нет понятия, — мрачно ответил Ли, протянул Коулу камеру и снова уставился на экран своего компьютера.
Планер остановился, но до земли Коул дотянуться не смог. Вблизи он вообще ничего не видел, только вдали, где на горизонте вырисовывались всадники. С севера надвигался туман.
Бум-бум-бум.
Холодный ветер. Коулу хотелось облегчиться, но выйти было некуда. Несомненно, они попали в будущее. Увиденное сначала забавляло его, потом вызвало презрение и скепсис, но в конце концов он поверил в его реальность, не переставая удивляться. Каков бы ни был алгоритм у Ли, но он работал. Все было более чем реально. И будущее оказалось именно таким, каким его со страхом представлял себе Коул.
Никогда еще он так не расстраивался оттого, что был прав; ученому подобное чувство незнакомо. Словно девятилетний ребенок случайно нашел под кроватью своего сумасшедшего дяди смертельное оружие и расстрелял из него всех своих родственников и знакомых, думая, что, как в телешоу, они сейчас встанут, отряхнутся и будут смеяться.
Но шоу закончилось, а никто на ноги не поднялся.
Коулу хотелось плакать. Он посмотрел на Ли, тот покачал головой, словно понимал, что творится в голове у Коула.
— Слиском поздно, — сказал Ли.
Именно все эти ужасы и должен был предотвратить план «Дорогое Аббатство».
Коул посмотрел вверх и заметил три дымных следа, тающих в воздухе. Этот неожиданный знак сохранившейся технической цивилизации расстроил его еще больше; он содрогнулся, вспомнив времена, когда по небу летали редкие гражданские самолеты. По крайней мере, в большей части света.
Он сделал снимок столбов дыма. Больше фотографировать было нечего. Сплошная грязь и люди в трауре. Кругом опустошение.
— Поехали, — сказал Коул. — Для нас тут ничего интересного нет. — Он попытался раскачать планер, но тот остался на месте. Он казался тяжелым, как автомобиль.
— Придерзи лосадей, — заметил Ли, глядя на экран компьютера. — Курсор отстал.
Коул ждал. Два всадника выехали вперед. Неужели они заметили их? Но даже с помощью объектива Коул не смог разглядеть их лица, одни лишь силуэты. Зато он точно знал, что всадники едут прямо на них, сначала медленно, потом все быстрее…
— Ли…
И тут, как кавалерийский спасательный отряд, опять явилась с писком армия мышей. Планер сдвинулся с места, небо замигало, а потом исчезло, превратилось в какое-то белое пятно.
Коул с облегчением вздохнул, возвращаясь «домой», в свое печальное и жалкое время.
Так он, по крайней мере, думал.
Что-то было не так. Колено у Коула снова ныло; вокруг стоял сладковатый запах маленькой смерти, запах моря. Планер замедлил ход, мыши еще пищали, потом планер остановился, но…
Но они все еще были под открытым небом.
Их окружал туман. Холодный, редкий туман. Под ними был склон, поросший короткой, хотя и нестриженой травой. Коул почувствовал запах соли, услышал шум волн. Планер окончательно замер. Коул дрожал.
Никакого здания студенческого союза не было и в помине.
— Куда, черт побери, мы попали?
— Доктор Ли? Мистер Коул?
Коул обернулся и увидел вдалеке Силл; совсем рядом высились обвалившиеся стены разрушенного здания. Приминая пучки серо-зеленой травы, к ним быстро шли два человека. Один улыбался, другой хмурился, словно театральные маски комедии и трагедии.
— Фью! — присвистнул Коул; люди подошли ближе, и он заметил, что они действительно были в масках, стилизованных масках со свирепыми глазами и огромными ртами. У одной маски рот расплывался в широкой улыбке, у второй — в страшном оскале, наводившем скорее на мысль о ненависти, чем о трагедии и печали.
Страшная маска остановилась позади улыбающейся, а та подошла ближе, низко поклонилась и заговорила:
— Доктор Ли? — Голос был мужским.
Мужчина протянул руку Коулу.
Коул, не задумываясь, пожал руку и поразился тому, что она холодная, но настоящая. А что он ожидал, призрака?
— Ли — это я, — дрожащим голосом произнес сидевший рядом профессор.
— Bienvenido![13] — Мужчина пожал руку Ли, а потом снова Коулу. Говорил он медленно, с испанским акцентом: — Значит, вы Коул. И африканец!
— И что?
— Вы негр!
— Меня зовут доктор Коул, — сказал Коул. — И что из этого? Что, черт побери?
— Ну, мы просто не знали, — ответил мужчина в маске. — Вот и все. Это сюрприз. Наверное, мы много чего не знаем. Но вот вы и здесь. — Он потрогал подбородок маски. — Можно я открою вам свое лицо?
— Что?!
— Ну разумеется, — протянул с техасским акцентом Ли.
Мужчина снял маску. Он был азиатом, по крайней мере процентов на тридцать-сорок; черные волосы были собраны сзади в хвост, лицо украшала маленькая, редкая бородка. Мужчина был худощав, у него были длинные, изящные пальцы пианиста. Тут Коул обратил внимание, что мужчина одет в серый комбинезон и стеганую куртку с серо-розовыми рисунками в стиле пейсли.
Улыбка на его лице была не такой широкой, как на маске. Его серые глаза казались мертвыми.
— Элизам Хава. — Мужчина снова низко, по-японски, поклонился. — Из университета Майами. А это моя сотрудница Рут Лаваль.
Несколько слов на испанском лишь подчеркивали правильность его английского; мужчина говорил, тщательно подбирая слова, очень официально. Его коллега в маске со злобным оскалом поклонилась еще более натянуто, словно нехотя. Теперь Коул различил, что перед ним женщина: миниатюрная, с небольшой грудью. Она стояла, крепко упершись ногами в землю, словно прикидывала, куда лучше нанести первый удар. Чем-то она была похожа на Хелен, только ему она совсем не нравилась.
Тут он вспомнил, что и Хелен ему не очень-то нравилась. Да ее уже и нет, она собрала вещи и ушла; умерла, похоронена… сотни, а то и тысячи лет назад.
Женщина была одета в такой же серый комбинезон, что и мужчина; на руке, как официант полотенце, она держала две стеганые куртки. Маска у женщины была сделана аккуратнее, чем у мужчины, какой-то маниакальный оскал, суженные глаза, вся маска раскрашена в неистовые красно-бело-синие цвета — что-то среднее между американским флагом и задницей макаки, — в зависимости от настроения смотрящего.
