Ознакомительная версия.
(Я вам советую не очень доверять этой истории о том, как возникал Институт. И относительно его оборудования — тоже. Из ничего, как известно, ничего и не может возникнуть. Так что… У меня, среди множества прочих недостатков, есть и такой: когда я по серьезной причине не могу сказать правды, я начинаю сочинять. Однако каждый раз ставить в таких местах галочку не собираюсь; разбирайтесь, коли хотите, сами, а не хотите, так и не нужно.)
* * *
…Лифт остановился. Мы вышли в распасовочную — так это помещение называлось на нашем рабочем жаргоне. Тут, увы, уже не было Лизочки, а имелся молодой человек очень спортивного вида в халате поверх джинсов и очень престижной разрисованной футболке. Он находился здесь на всякий случай: чтобы вынуть из лифта человека, который пожелал бы им воспользоваться, не имея на то весомых оснований; добравшись до нижнего этажа, незваный гость оказался бы уже под полным наркозом и никак не смог бы выбраться своими силами. Молодой человек сидел на стуле перед компьютером и что-то читал. Мельком глянул на нас, приветственно кивнул, забрав у нас карточки, служившие пропуском сюда. Потом нажал что-то на своей клавиатуре и ткнул пальцем в сторону одной из дверей. Туда мы и направились.
Здесь все казалось похожим на верхние, клинические этажи. Коридор и двери. Только таблички выглядели иначе. «Обсерватория», «Центральная компьютерная», «Центр связи», «Оперативная модельная компьютерная», «Аналитики реальной плоскости», «Аналитики правых плоскостей», «Контрольная энергоблоков», «Костюмеры», «Химическая служба», «Аналитики левых плоскостей», «Оружейная», «Студия записи», «Архив», «Конструкторы», «Шифровальная», «Композиторы гипотез», «Срочная дешифровка», «Красная комната», «Приемная Консилиума». Перед этой дверью мы и остановились. Постояли секунду и вошли, не дожидаясь больше никаких сигналов.
И тут господствовал стандарт: столик, молодой человек, с которым мне вряд ли захотелось бы мериться силами — только у этого под халатом была не майка, а костюм от Ле Монти. За его спиной тоже помещалась дверь, но уже не простенькая, белая, гладкая, а высокая, двустворчатая, рельефная и расписанная по белому золотом, словно в старинной усадьбе графа Растаковского-Разэдакова; впрочем, под всей роскошью угадывалась натуральная, без затей, броня. Молодой привратник кивнул нам и пробормотал что-то; я не разобрал слов, да они не нам и предназначались: крохотный микрофон был пришпилен к лацкану модного пиджака взамен подразумевавшейся хризантемы. Юноша внимательно выслушал ответ, а потом снизошел до того, чтобы передать нам его содержание:
— Поскольку приглашенные на Консилиум люди несколько задержались наверху, вы можете еще немного отдохнуть. У вас, — он глянул на часы, — пятнадцать минут свободных.
Нечто удивительное: опоздавших тут никогда не ждали, а тем более каких-то приглашенных. Да и кого и когда это приглашали на Консилиум? Для обсуждения и решения наших вопросов на Консилиуме всегда хватало своих людей, недаром это были Мастера.
Однако же начальству, как говорится, виднее.
— Вернемся через двенадцать, — сказал Борич. — Будем на этом уровне.
— Через десять, — поправил цербер, и мы перестали для него существовать.
Мы снова очутились в коридоре. Для меня передышка оказалась даже кстати: нашлось время привести себя в полный порядок — смыть, как под душем, досаду и легкое недовольство из-за сорвавшегося передыха, утихомирить неизбежное перед новым заданием волнение, настроиться на привычное ощущение: все нормально, все идет, как надо, дела были, есть и останутся в порядке, и здесь тебе не подсунут ничего такого, с чем ты не смог бы справиться: тут хорошо знают возможности каждого дримера, его порог и его потолок… Пока я внушал себе это, Борич промолвил:
— Ну, куда мы — в кантину, или пробежимся по кабинетам?
Кантиной мы называли нашу внутреннюю столовку — очень неплохую, кстати сказать. Но сейчас я не испытывал ни аппетита, ни жажды и потому выбрал второе:
— По закоулкам.
Борич кивнул. Он был спокоен, и ему было все равно: не он ведь через четверть часа будет получать задание. А со мною, девять против одного, именно это и случится.
— Пошли.
Однако уйти далеко нам не удалось. Одна из дверей — третья справа — распахнулась, похоже, от толчка ногой изнутри, и перед нами возник человек в кремовом халате, какие носят операторы компьютерных отделов. Глаза его, величиной чуть ли не с теннисный мячик, были выкачены настолько, что казалось — вот-вот выпадут на пол и покатятся, подпрыгивая. Он едва не налетел на нас. Боричу удалось предотвратить кораблекрушение, схватив парня за плечо:
— Живот схватило? Тогда ты ошибся: гальюн в другой стороне.
Тот, кажется, только сейчас сообразил, что перед ним стоят два человека. Мало того: он даже ухитрился узнать нас. И тут же издал боевой клич:
— А, это вы? Давайте сюда. Да быстрее же!
— Вообще, когда ко мне обращаются в такой форме… — начал было Борич. Но парень уже тащил нас с мощью портового буксира. Совершив сложное телодвижение, оказался за нашими спинами и втолкнул туда, откуда только что выскочил сам.
* * *
Это был кабинет виртуального слежения. Первым, на что падал взгляд, когда вы в него входили, был сорокадюймовый экран. Так случилось и с нами. И как только возник, как говорится, зрительный контакт, все прочее сразу же перестало нас интересовать.
Изображение на экране трудно было определить одним словом. Самым близким, пожалуй, было бы «калейдоскоп». Но своеобразный. Мы словно находились в цилиндрической кабине свободно падающего лифта с прозрачным полом и стенами, очень любезно позволявшими видеть ту трубу или шахту, по которой мы низвергались; видеть все, кроме ее дна — потому что его не было.
Мимо нас равномерно пролетали изображения, из которых и состояла труба; казалось, то были вогнутые, плотно подогнанные друг к другу экраны, на которых — в натуральную величину — виднелось все на свете и еще многое сверх того. Но я-то знал, что на самом деле никаких экранов там нет; это были входы в миниконы, миниконтинуумы, чтобы вам было понятнее.
Комнаты, залы, хижины, подвалы, ангары, пещеры, камеры, шахтные забои и штреки — интерьеры на любой вкус, третичные, четвертичные, античные, вчерашние, сегодняшние, завтрашние, послезавтрашние; люди, нелюдь, лошади, собаки, львы, крокодилы, орлы, грифы, киты, скаты, акулы, крысы, драконы, единороги, жуки величиной с носорога, стрекозы с волчьими челюстями, неизвестно кто, непонятно кто, и вообще вовсе невообразимое; пальмы, сосны, камыши, дубы, секвойи, подсолнухи, кактусы, пшеница в поле, кусты малины, корявый саксаул, снова пальмы, но уже другие, с мясистыми, а не веерными листьями, виноградники, помидорная плантация, вишни, карликовые и обычные, ягель, бананы, высаженные по ниточке, ядовитое дерево анчар; реки, ручьи, водопады, гейзеры, заливы, пруды, проливы, озера, фонтаны, лохани, водохранилища, подпертые плотинами; суда, парусники, галеры, триремы, линейные корабли, ракетные крейсеры, подводная лодка в погруженном положении, яхта с бермудским вооружением, шлюпки, катамараны полинезийские и спортивные, белоснежный лайнер, громадный, почти целиком погруженный в воду танкер, пограничный катер, пятимачтовый барк под голландским флагом; паровозы, тепловозы, автомобили, велосипеды, скейты, электровозы, дрезины, бронепоезд, нечто многоногое, шагавшее по песчаному плато, мотоциклы; истребители-бомбардировщики, «СУ» и «Фантомы», «Фарманы» и «Илья Муромец», планеры, дельтапланы, «Яки», «Сессны»…
Ознакомительная версия.
