— Ты молчишь. Тебе нечего сказать. Где она, твоя хваленая устойчивость? И где, наконец, мой сын?
— На второй вопрос ответить легче. Поступили интересные сведения. Я жду сообщений с минуты на минуту. Его найдут скоро, если уже не нашли. — Советник откинулся в кресле, потом кивнул на трибуну. — А этот умник прав. На одних добрых чувствах прочный мир не построишь. Похоже, что их генералы в полном трансе. Сейчас у нас теплые отношения. Это мило. Но мы знаем, как быстро может возникнуть враждебность. Придут другие люди… Наконец, генералы могут выйти из транса.
Последнюю сотню шагов Мария еле шла. Потом остановилась. Повернула к Арви огромные свои глаза.
— Она меня не пускает, — сказала шепотом.
— Кто? — так же тихо спросил Арви.
— Она. Башня. Вот здесь в груди крючок.
— Что ты говоришь, Мария!
— Да. Тянет вот здесь, И так больно.
Она села прямо на пыльную дорогу. По ее щекам катились слезы.
— Я не могу. Я должна вернуться. А вы идите. Попробуйте без меня.
— Это невозможно, Мария, — сказал Арви и сел рядом с нею в пыль.
Тад стоял поодаль и молча грыз ногти
— Я же тебе говорила, что мы с ней связаны. Я забыла. А сейчас держит. Это так странно… — Она улыбнулась. — Но это правда.
Мария приподняла голову и посмотрела вдаль.
— Отпусти меня, башня, — сказала она беззвучно, — я такая счастливая. Есть такой человек — Арви, самый добрый и самый прекрасный… Я хочу уйти с ним далеко-далеко… А тебя я все равно буду помнить… Отпусти меня, пожалуйста…
— Если я отпущу тебя, — так же беззвучно ответила башня, — я потеряю свою силу. Это твоя душа живет в самой глубине моих приборов и схем, твоя человеческая душа…
— Башня, миленькая, — шептала Мария, — ну что тебе стоит! У тебя и так получится, я уверена.
— Ах, Мария, — отвечала башня, — ведь ты не знаешь моего устройства. Я это ты. Если мы расстанемся, пробежит трещина. Принцип моей работы…
Мария уже не слышала ее, и никто не слышал, а башня философствовала. Принцип моей работы, говорила башня, основан на балансе. Великое и малое подчинены друг другу. Мировая гармония — это баланс протуберанца и слезинки. Я вижу перед собой как бы огромные весы. Я сама становлюсь этими весами. На одной чаше — счастье человечества. Мир без оружия и насилия. Мир сытый и светлый. На другой — ты. Или Арви. Или Марк. Или какой-нибудь малыш. Неважно, кто. Пусть он крохотен, одинок, слаб. Меня учили с детства, что вес на первой чаше ничуть не больше, чем на второй. И пока сохранен этот баланс, я не могу сделать выбор. Но когда ты просишь меня, я теряюсь. Весы приходят в движение. Все может рухнуть. Но Мария не слышала ее.
— Если ты уйдешь, — продолжала башня, — я превращусь в мертвую груду металла и кристаллов, автоматы снова начнут стрелять, бомбы взрываться…
— Отпусти меня, — повторила Мария, — я такая счастливая…
Арви сидел рядом, обняв колени.
— Эй, вы, — зашипел Тад. — Перекати-поле ждать не будет. Плакала тогда наша заграничная свобода. И денежки плакали…
— Помолчи там, — бросил Арви.
— Ну, с вами свяжешься, — сказал Тад. — Псих на психе.
— А ты забыл, как башня тебя не пускала? — Арви уставил на него голубые глаза.
— Ну, это когда было. И не здесь совсем.
— Все, — вдруг сказала Мария. — Она отпустила меня.
На столе пискнул зуммер. Дежурный офицер взял трубку.
— Господин маршал, — обратился он к начальнику штаба, — важное сообщение из южной зоны оцепления.
— Я сам, — сказал президент, устремившись к аппарату.
Голос в трубке захлебывался от волнения:
— Эффективность обстрела налицо… Разрывы ложатся вплотную к стенам… В бинокль видны повреждения…
Президент вздохнул и обвел взглядом присутствующих.
— Хорошие новости, господа. Кажется, наступил перелом.
Когда далеко за камнями мелькнули мундиры пограничной полиции, Тад развеселился.
— Ку-ку, беретнички, тю-тю, легавые! — кричал он, брызгая слюной и показывая остатки гнилых зубов. Он подпрыгивал, хлопал себя по ляжкам, приставлял обе пятерни к носу, издевательски помахивая пальцами. При этом природная осторожность заставляла его ловко прятаться за каждым подходящим камнем.
Мария и Арви молча шли впереди. Полицейских уже не было видно. И казалось ли Таду, что вновь засвистели пули, или они действительно засвистели, только Мария остановилась. Тихо опустилась на землю.
— Мария! — закричал Арви.
Темные глаза девушки смотрели в небо. Арви опустился на колени и медленно пополз к ней. Тад испуганно молчал, кусая костяшки пальцев.
Арви встал.
— Ты убил ее, ты! — Арви невидяще надвигался на приятеля.
— Ты с ума сошел, — Тад пятился. Споткнулся, упал, в страхе вытянув вперед руку. Арви прошел мимо.
— Ты убил ее, — шептал он, — ты отнял у меня все — свободу, любовь, саму душу…
— О чем ты, Арви? — взмолился Тад. — Кто отнял у тебя душу?
Арви резко повернулся к нему.
— Мой отец.
— При чем здесь твой отец? — Тад изумленно моргал. — Ну и дела! А я-то думал, ты взъелся на него за то, что он тебя из дому выгнал. Президентский дворец как-никак.
— Дурак ты, Тад, — сказал Арви. — Помоги лучше.
Они нашли трещину в земле. Перетащили в нее тело. Навалили сверху горку камней.
— Ну что, пошли, — нерешительно сказал Тад. Арви молчал.
— Стемнеет скоро.
— Иди один.
— Как один? — голос Тада дрогнул.
— Она отпустила Марию, но держит меня.
— Да кто же?
— Башня. Она зовет меня голосом Марии. И вот здесь — крючок, — Арви дотронулся до сердца. — Тянет, так тянет. Понимаешь?
— Не уходи, Арви. Я один не хочу.
— Возвращайся со мной.
— Нет! Они убьют нас.
— Мне нужно туда, Тад. Не сердись. Когда в этой башне живет человеческая душа, она никому не дает стрелять. Понимаешь? Ты можешь не бояться, идти, куда задумал. Никто не причинит тебе вреда. У тебя все получится, Тад.
— Ну и уйду. Уйду! — кричал Тад. Пена пузырилась на его толстых губах. Пропади ты пропадом, псих припадочный!
Арви повернулся и пошел назад, легко ступая резиновыми тапочками.
Сверху, на горном шоссе показались два джипа.
Советник прятал глаза.
— Я уверен, не пройдет и суток, его найдут. Главное, теперь точно известно, что он успел выпрыгнуть. Я думаю, он специально направил джип к обрыву, хотел сбить погоню.
— Умница, сынок! — Президент возбужденно шагал по ковру. — Так обвести вокруг пальцев всю твою хваленую службу. Если бы не эта скотина-бармен, он вообще преспокойно перешел бы границу.
