Тем временем буря улеглась. Стефани отодвинула наполовину опустевшую вазу и потянулась за сигаретой.
Терциан постукивал по столу обручальным кольцом, как делал всегда во время размышлений.
- Может быть, стоит обратиться в местную полицию? - спросил он. - Вы что-то знаете об этой… смерти. - Ему почему-то не хотелось произносить слово "убийство". Словно оно сделало бы все реальным - в смысле не само убийство, а его, Терциана, к нему отношение; словно произнести "убийство" значило дать над собой некую власть.
Стефани покачала головой.
- Мне нужно уехать из Франции, пока эти парни до меня не добрались. Лучше бы вообще из Европы, но это трудно. Мой паспорт остался в номере гостиницы, а они уже наверняка там.
- И все из-за этого авторского права.
Ее губы скривились в злой улыбке.
- Правильно.
- Как я понимаю, речь идет не о литературе.
Она покачала головой, все с той же улыбкой.
- Ваш друг был биохимиком. - Терциан напрягся, уже зная, какой получит ответ. - Это оружие? - спросил он.
Вопрос ее не удивил.
- Нет, - ответила Стефани, - нет, как раз наоборот. - Она сделала затяжку и выпустила колечко дыма. - Это противоядие. Противоядие против человеческой глупости.
- Слушайте, - начала Стефани. - То, что Советский Союз распался, вовсе не означает, что вместе с ним исчез и "советизм". Он по-прежнему существует - с той только разницей, что ушло его моральное оправдание, вместо которого остались насилие и вымогательство, замаскированные под закон и налоги. Империя исчезла, и вы у себя на Западе думаете, что это прекрасно, но на ее месте образовалось множество маленьких стран, которые теперь тоже хотят, чтобы им позолотили ручку. Вместо бывшей советской империи вы получили столько "инспекторов" и "сборщиков налогов", "таможенников" и "управлений безопасности", сколько у русских никогда не было. Все, чем занимаются эти люди, это без конца ощипывают свой народ, потому что больше с ними иметь дело никто не хочет, если только на их территории нет нефти или чего-то еще, что необходимо людям.
- Трэшкания - "страна - мусорный бак", - сказал Терциан.
Так когда-то назвали его историческую родину, бывшую советскую республику Армению, чья полуразрушенная экономика и деспотичный, кровавый режим правления поддерживались лишь миллионами долларов, которые присылали в свою страну американцы армянского происхождения, считавшие, что держать у власти банду убийц - значит давать свободу своей родине.
Стефани кивнула.
- И самая худшая из этих "стран - мусорных баков" - Приднестровье.
Выйдя из кафе, Терциан и Стефани взяли такси и поехали на левый берег Сены, в отель, где остановился Терциан. Войдя в номер, Терциан включил телевизор, но приглушил звук до выпуска новостей. Местный канал снова показывал какой-то американский фильм из жизни полицейских, в котором флегматичные, деловитые детективы вяло изображали, как им надоела вся эта возня с грязью.
Номер отеля не был рассчитан на огромную кровать, которая была в него втиснута, поэтому в комнате не осталось места даже для стульев. Желая показать Стефани, что не намерен затаскивать ее в постель, Терциан скромно примостился на краешке кровати, тогда как сама Стефани, скрестив ноги, удобно уселась в ее центре.
- Молдова была советской республикой, созданной по приказу Сталина, - сказала она. - В нее входила Бессарабия, которая когда-то была частью Румынии и которую Сталин оттяпал в начале Второй мировой войны, и небольшая полоска земли с промышленными предприятиями, расположенная вдоль берега Днестра. После падения Советского Союза Молдова стала "независимой". - Терциан чувствовал, что Стефани повторяет чьи-то слова. - Однако к народу Молдовы эта независимость не имела никакого отношения, потому что вместо своих старых правителей он получил новую элиту, которая была не что иное, как бывшие советские чиновники, говорившие по-румынски и тут же принявшиеся обустраивать свои собственные дела, благо теперь их никто и ни в чем не ограничивал. И тогда Молдова начала распадаться - сначала от нее отделились турки-христиане…
- Подождите, - сказал Терциан, - разве есть турки-христиане? - Такого, будучи по происхождению армянином, он и представить себе не мог.
Стефани кивнула.
- Да, есть турки-христиане, православные. Это гагаузы, сейчас они живут в своей автономной республике, которая входит в состав Молдовы и называется Гагаузия.
Стефани полезла в карман за сигаретами и зажигалкой.
- Ох, - сказал Терциан, - вы не могли бы курить в окно?
Стефани поморщилась.
- Странный вы народ, американцы, - бросила она, однако подошла к окну и открыла его, впустив в комнату свежий весенний воздух. Присев на подоконник, она, сложив ладони лодочкой, зажгла сигарету.
- На чем я остановилась? - спросила она.
- На турках-христианах.
- Так вот. - Стефани выдохнула сигаретный дым в окно. - Гагаузия была только началом - после этого один русский генерал, столковавшись с кучкой мошенников и некоторыми чинами из КГБ, поднял мятеж в отдаленном районе Молдовы, который находится на противоположном берегу Днестра, и стал еще одним политическим деятелем, представлявшим, в сущности, только самого себя. И как только русскоговорящие повстанцы поднялись против своих румыноговорящих угнетателей, в дело вступила советская Четырнадцатая армия, которая объявила себя "миротворцем" и вместе с "голубыми касками" из ООН создала двадцатимильную зону, в которой не признавали иного правительства, кроме своего собственного. За этим последовало создание новой армии, пограничных территорий, администрации, налоговых органов, таможен и новых экс-советских органов управления, чьи работники рассчитывали на приличные подношения. И ко всему этому - сотня тысяч бедолаг, которых нужно было разместить в лагерях для беженцев, в то время как чиновники разворовывали деньги на их содержание… Но, - она ткнула сигаретой, как указкой, - у Приднестровья была одна проблема. Его не хотела признавать ни одна страна, оно занимало крошечную территорию и не имело никаких природных ресурсов, кроме несовершеннолетних девчонок, которых тысячами отправляли на экспорт в публичные дома. Остальное население разбегалось кто куда, невзирая на то, что их паспорта не признавались практически ни в одной стране, а это вело к тому, что правящей элите было легче присваивать себе труд оставшихся в стране людей для поддержания своего хищнического постсоветского режима. Ведь все, что им досталось, - это масса устаревших предприятий тяжелой промышленности, чью продукцию никто не хотел покупать. И все же у них оставалась "инфраструктура". Электростанции, работающие на русском топливе, которое было им по средствам, и транспортная система. Поэтому один преступный режим пошел на сговор с другим преступным режимом, нуждавшимся в промышленных мощностях. Суть замысла состояла в том, чтобы освобождать определенных предпринимателей от большей части "налогов" в местную казну в обмен на их значительные взносы в казну высшего эшелона власти.
