- У меня был старший брат, - буркнула она. - После моего второго Санта Клауса он исчез.
Бабушка еще долгое время сидела в седле неподвижно. Наконец она сказала:
- Дорогая, это не место для подобного типа разговоров. Однако... видя, что внучка собирается возразить, бабушка махнула рукой. - Обещаю тебе, что сегодня вечером я сама, или вместе с родичами, поговорим с тобой и все объясним... Точнее - все, что нам известно, поскольку знаем мы не очень много.
Говорила она это постепенно понижая голос, а последние два слова сорвались с ее губ так тихо, словно были последним вздохом умирающего.
Внучка несколько мгновений колебалась, однако более мучить вопросами бабушку не стала. Какое-то время они ехали шагом, потом Михаэлина кивнула следопыту, сняла лук с плеча и стала стрелять по пролетавшим у них над головами шковелям. Раз ей даже почти удалось одного из них подстрелить. В мгновение ока рассчитав нужное упреждение, она пустила стрелу, которая должна была обязательно попасть в птицу. Однако, не попала. Буквально перед острием безжалостной стрелы, шковел задрал клюв а также все тело вверх, и несколько мгновений летел возле уносящейся в небо стрелы.
- Не удается их подстрелить, - с грустью сообщила Михаэлина. - Однако, я знаю как их можно поймать. Для этого нужно выстрелить сетью.
- А для чего они тебе?
- Ни для чего. Попросту, хочется им доказать, что они не такие уж хитрые, - рассмеялась девочка.
- Я не думаю, что они хитрые. Они просто приспособлены для того, что делают лучше всего: ловля мрошек, оч и серебрянок. Кроме того, возможно, их стоит пожалеть, поскольку они не могут даже приземлиться на землю. А если это случится, то не смогут взлететь.
- Мне их не жаль, - неожиданно, совсем иным тоном сказала Михаэлина.
Бабушка хотела поинтересоваться почему девочке не жаль птиц, однако не стала этого делать, поскольку побоялась услышать один из возможных ответов, вполне реальных, учитывая их недавний разговор.
До замка они ехали в молчании. Разговаривали только ехавшие сзади слуги. Стремянные догнали их и уже ощипывали убитых птиц. Михаэлина подумала, что может быть это и неплохо - одна пара рук управляет лошадью, другая занимается какой-нибудь полезной работой.
*
Все предвещало хлопотный вечер. Со времени возвращения с охоты, все мимоходом встреченные взрослые поглядывали на нее с интересом, без неприязни, хотя, вполне возможно, одна или две из этих особ и имели к ней какие-то претензии. Мама не появилась и ее комната была пуста. Отец, спрошенный о том, разговаривала ли с ним бабушка о вечере, погладил ее по голове, а потом неожиданно прижал к себе, и долгое время держал, крепко обхватив длинными руками. Его дочь могла бы даже подумать, что он слишком часто теперь моргает, однако это ей наверняка показалось, поскольку до сих пор отец слыл в семье и замке как твердый, бесчувственный, выдержанный человек.
Михаэлина набросилась на Древ и стала в тысячный раз выпытывать о Санта Клаусе, однако девушка, хоть и прекрасно для местных условий образованная, услышав о чем ей надлежит рассказать, в очередной раз впала в ступор. Похоже, не хотела поведать что именно в подарок готовили ни она сама, ни ее два брата, ни даже, например, уже давно умершая ее бабушка.
Дары, дары, подарки... Подношения, приношения, гостинцы...
Жертвы...
До ужина оставалось еще два часа, когда в ее дверь неожиданно кто-то постучал. Михаэлина подняла голову и немного подумав, позволила войти. Вошла ее мать. Она в первый раз так отчетливо, чтобы не сказать демонстративно, постучала в дверь несовершеннолетней дочки и ждала позволения пересечь порог. Перешагнув через него, Лауре тотчас остановилась и впилась взглядом в девочку. Вокруг глаз у матери были черные круги, и в них читалась усталость, а также некоторая отстраненность.
- Маитса... доченька... - подошла к ней и также как отец, прижала девочку к себе.
Неожиданно Михаэлине пришло в голову, что на самом деле родные не прижимают ее к себе, а сами прижимаются к ней. Она попыталась осторожно освободиться, однако мать держала крепко и это словно бы послужило подтверждением ее догадке: мать прижимала к себе ее худенькое тело, словно хотела взять от него силу, а может и решительность.
- Слушаю?
Лауре отодвинулась, а потом потянула за собой дочь и заставив ее сесть на кровать, сама пристроилась рядом.
- У меня к тебе просьба... большая просьба...
Она посмотрела в глаза дочке, а та начала понимать, о чем пойдет разговор. Впрочем, помогать матери она не собиралась, просто ждала.
- Знаешь... тем прошлым вечером... это ничего не даст, поверь мне. Мы ни к чему не пришли, ничего не открыли, не появилась ни одна новая гипотеза. Мы будем только бередить раны, приходить в отчаянье, злиться... Вправду, лучше было бы, если бы не... не...
Мать замолчала, а Михаэлине стало ее жаль. Все-таки она покачала головой.
- Нет, мама. Мне уже одиннадцать лет. У нас девочек в моем возрасте уже начинают сватать, а я постоянно...
- Но ведь ты не хочешь быть засватанной?
- Конечно, это глупость. Однако, я не хочу больше и быть ребенком. До Санта Клауса осталось два дня. Я видела, на подворье Ногли уже выставили решетку для подвешивания даров!
Мать отвела взгляд и долгое, мучительно долгое время рассматривала пол. Потом она кивнула, словно соглашаясь со своими невысказанными мыслям, и встала. Глубоко вздохнув, она промолвила:
- Ну, тогда жди в этой комнате. Через некоторое время начнется совещание, а потом мы тебя позовем и тогда ты узнаешь... узнаешь все...
Не договорив, Лауре подошла к двери, открыла ее и вышла настолько быстро, что выглядело это так, словно бы она прошла сквозь дверь. Михаэлина осталась одна. Она почувствовала холод, по ее телу двумя волнами пробежали ледяные мурашки. Неожиданно пришло понимание, что она выпустила нечто, более не желающее терять свою самостоятельность, и что она, будь это возможно, наверняка, хотела бы все вернуть на свои места. Причем, одновременно, появившееся у нее ощущение торопило ее, подталкивало к действиям.
Маитса встала и быстро сменила платье на мягкий, сшитый из местной льняной ткани тренировочный костюм. Выскользнув в коридор, она, немного погодя, была уже на галерее в зале. Одна доска под ее ногой тихонько скрипнула, и девочка застыла, однако, несмотря на царившую внизу унылую тишину, никто из взрослых на скрип не среагировал. Несколько кресел еще пустовало, на столе лежали листы пергамента, возле стены стояла одна из еще работающих станций. Она была выключена. Бруно стоял вместе с Клеманом и Йоргеном у окна и что-то им объяснял, подчеркивая отдельные слова энергичными взмахами правой руки, словно забивая невидимые гвозди. В зале не было матери, Сауннел, и еще нескольких человек. Михаэлина попыталась прикинуть кого именно не хватает, но как раз в этот момент открылась дверь и вошли четыре женщины. Прежде чем они подошли к столу, двери открылись еще раз и вошла супружеская пара. Теперь все были в сборе.
