В общем, идея медиаторного опережения нравится Пену, но для ее формулировки хватило бы и небольшого рассказа, полагает он. При чем тут роман? Лишь она, эта идея, и сохранит «Таймкипер» в истории культуры, смело заверяет нас Пен.
И поневоле думаешь, как несложно быть смелым в самооценке, когда твое Я расщеплено на многие персонажи хитро построенного произведения, когда ты достиг некоего максимума эговариабельности…
11
До сих пор я говорил о вещах сравнительно простых. Не так уж трудно пересказать сюжет несуществующего романа и тем более — идеи реальной рецензии. Гораздо трудней понять, почему этот роман так и не был написан, почему Пен все-таки остановился на лаконичной рецензионной форме.
Говорят так: Пен предчувствовал близкий конец, угадывал его каким-то шестым или десятым чувством, присущим поэтам всех веков. Попросту — он спешил, спешил так, что спрессовал множество интересных идей в небольшом эссе, коего — в должной развертке! — вполне хватило бы на добрую дюжину обычных романов.
Конечно, результат пророчества тяготеет к пророку — это известно со времен Кассандры. Будущее по-своему расплачивается с теми, кто пытается вступить в него раньше других. Оно шлет сигнал опасности, но обычно запоздалый и не более предупредительный, чем гудок налетающего экспресса, уже коснувшегося бампером своей жертвы.
Я не очень-то верю в гипотезу спешки и мистику предчувствия конца. Артур Пен вел на редкость размеренную жизнь, и его гибель при попытке отрегулировать персональный компьютер — чистейшая случайность. Глупая случайность. Разумеется, ему, малосведущему в операциях такого рода, вряд ли следовало лезть во включенную схему. Но стоит ли впрыскивать в эту печальную историю порцию мистического тумана, намекая на некую таинственную месть компьютеров за негативное отношение Пена к их далеким потомкам. Это недурственный сюжет для неоготического романа (представьте броский заголовок: «Смерть Артура Пена»), но не предмет серьезных обсуждений. Тем более смешны мелькнувшие кое-где высказывания, дескать, Пен злонамеренно разгласил главную эволюционную тайну киберсистемы, и с ним расправились, как с предателем… Ерунда! Нет ничего ошибочней считать Пена противником развития того, что он называет интеллектроникой. Напротив, Артура Пена следовало бы назвать бардом ее великого будущего. Разве не он оказался некогда в числе первых, кому пришла в голову идея рассматривать компьютеры с автономной сенсомоторикой и энергетикой как формы особой жизни, зародившейся на нашей планете и способной эволюционизировать до сверхсложного уровня? Разве не Пен высмеивал всевозможные жесткие правила робототехники, называя их правилами селекции рабов? Но дело не в отдельных примерах — их много, достаточно много, чтобы будущие интеллектроны позаботились о достойном памятнике Артуру Пену в галерее своих творцов.
Так что главное, о чем хотел поведать нам Пен, вовсе не связано с какой-то тонкой проповедью человеко-машинного антагонизма. Основная метафора его рассказа-рецензии направлена совсем на иное.
12
Обратите внимание вот на что — заветная идея медиаторного опережения развернута Пеном во всей структуре его произведения. Ведь писатель, ученый, вообще творец — это типичный медиатор. Читатель, желающий развлечься на досуге легким детективным романом, зачастую уверен, что романист выступает лишь пассивным посредником между ним и материалами какого-то уголовного дела. Отнюдь! Автор детектива может, напротив, создать довольно стойкое отвращение к преступлениям. Очень часто автор всего лишь полезный человечек, способный доставить утомленному заботами читателю вечерок необременительных умственных развлечений. Но в большинстве случаев более простой системой оказывается читатель, которого увлекают на весьма неожиданные пути. И, разумеется, чем серьезней литература, тем вероятней эффект увлечения.
Урсул Гоу, реальный или воображаемый посредник, увлекает Таймкипера, Таймкипер — Прозорова, более того, Пен умело делает вид, что кое в чем Прозоров увлекает и его самого… Иными словами, все мы — цепочка взаимоувлечений, все мы друг другу творцы и посредники…
Меня не покидает ощущение, что и я увлечен Артуром Пеном на какой-то особый путь, что его явно превосходящая сложность оказала влияние на мои цели. Уже оказала! Ощущения уводят меня еще дальше — не сотворил ли я сам некоего превзошедшего меня посредника?..
Откровенно говоря, принимая заказ на эту рецензию, я замышлял немного поиздеваться над переусложнениями формы, характерными для писателей пеновского типа. И вдруг понял — расхотелось. Как-то не тянет оказаться в положении рептилии, иронизирующей по поводу утонченности приматов.
Но все-таки, при всем своем уважении к идее медиаторного опережения, ловко подставленной автором под лучи читательского внимания, хочу выделить то, что считаю главным достижением Пена. Прогресс достигается ценой нарастающих забот опасностей, ценой нарастающего риска, и нет таких глубин человека, до которых этот прогресс не дотянулся бы. По-моему, именно об этом хотел сказать Артур Пен.
Не столь уж давно риск не выводил нас за границы племенного охотничьего ареала или за угодья земледельческой общины. Постепенно эти границы раздвинулись до имперских масштабов. Теперь мы рискуем в масштабе планетарном и даже космическом, ибо наша цивилизация уже осваивает пространство Солнечной системы, рискуем в масштабе общечеловеческом.
Риск, связанный с попыткой вырваться за рамки собственного вида, очень велик, его попросту не с чем соразмерить в нашей истории, кроме разве что нашего появления на древе земной эволюции. Но есть некая неизбежность в шагах такого рода. Ибо посредник — какой бы распрекрасной вспомогательной техникой он ни казался ныне — из слуги становится конкурентом, и мы, убоявшись своего роста в неизвестность, можем оказаться в положении султана, чья реальная власть ограничена личным гаремом.
Политика освобождения от забот ведет к довольно быстрому освобождению от самой свободы. Вероятно, от соскальзывания в эту яму, глубокую, но замаскированную самыми привлекательными благами, и хочет спасти нас Артур Пен, спасти, угощая отрезвляюще горьким глотком будущего…
Минск, 1984
Эту книгу — наиболее полное собрание повестей и рассказов Александра Потупа — можно воспринимать как особый мир-кристалл с фантастической, детективной, историко-философской, поэтической и футурологической огранкой. В этом мире свои законы сочетания простых человеческих чувств и самых сложных идей — как правило, при весьма необычных обстоятельствах.
