Ознакомительная версия.
— Нет, не знаю, — честно ответил он, — думаю, что на специальные приспособления, на какие-нибудь крючки…
— Вы чертовски сообразительны! Да, именно на крючки! Но из чего они их делали? Вам в жизни не догадаться, ваши австралийские аборигены на такое вряд ли способны. Аураке — практичные и невероятно мстительны люди, члены этого племени обязаны убить и съесть врага, тем самым отомстить за смерть сородича. Идея возмездия настолько овладела ими, что индейцы готовы грызть даже камни, если те причиняли им боль. Так вот, о крючках — их делали из частей рук жертв. Их высушивали, пригибая пальцы к ладони, и прибивали к стене. В моем жилище было две таких вешалки, — поделился воспоминаниями фон Штейнен и впился зубами в последний стянутый с блюда кусок окорока.
Павел смотрел в переборку прямо перед собой и сдерживался уже из последних сил: он боялся, что его вывернет прямо здесь и сейчас, на светлую когда-то скатерть. Поэтому внимательно, не упуская ни одной подробности, изучал лежащий на столе рисунок в рамке под стеклом — изображение чайного клипера. Акварель была выполнена мастерски, в правом нижнем углу из-под края деревянной багетной рамки виднелась подпись художника и дата создания рисунка. Павлу сейчас казалось очень важным рассмотреть именно эту часть картины, он щурил глаза и вытягивал шею. Словом, делал все возможное, лишь бы не смотреть на труп капитана «Марии Селесты», на мертвого Ричардсона и на безумца, сидящего рядом. А наевшийся фон Штейнен развалился на диване рядом с Павлом, посидел так с минуту, выпрямился рывком и снова заговорил:
— Так вот, Патрик, этот несчастный умирал в грязи рядом с порогом моей хижины, и я вдруг решил помочь ему. Но сначала объявил, что попрошу своих богов о помощи. Аураке согласились, но я думаю, не из-за своей любви к ближнему, нет — они тоже любят зрелища, Патрик. Они пришли все — мужчины, женщины, старики, дети, все, кто жил в селении. Пришел вождь со своими женами и детьми — меня окружила настоящая дикая, первобытная орда. Они оставили мне крохотный пятачок, а сами столпились вокруг и орали что-то, хлопали в ладоши, а кто-то из них даже кольнул меня острием копья пониже спины. Я прочел «Отче наш», перекрестился и достал из своего саквояжа свечу, зажег ее от поданной мне головешки. Когда воск достаточно расплавился, я сначала оглушил умиравшего булыжником по голове, раскрыл ему рот, задул свечу. И впечатал застрявшую в глотке индейца кость в теплый воск. Выждал немного и выдернул прилипший к свече обломок у него из горла. Патрик, вы знаете, я разочаровал зрителей, — в голосе фон Штейнена Павел услышал грустные и одновременно торжественные нотки, — они жаждали крови, а я не дал ее им. Этот здоровяк через четверть часа пришел в себя и даже сумел подняться на ноги. Клянусь, он провалялся, отплевываясь кровью, больше суток, я говорю это вам совершенно точно. Так вот, зрители разошлись, спасенный чужими богами несчастный уполз в свою хижину, а я вернулся в свою. И на следующий день к моему жилищу выстроилась очередь — слава о могуществе моего бога разошлась быстро. Зато аураке передумали и есть меня не стали, я был нужен им живым. Но с того дня я не знал покоя ни днем ни ночью — к счастью, индейцы не тронули мой инструмент, и я мог даже делать несложные операции. Но все куда-то подевалось здесь, на этом чертовом корабле, все исчезло — и мои прекрасные скальпели, пережившие со мной то время, и мои настойки, и пауки…
Врач с досадой ударил рукоятью ножа в центр тяжелого блюда, и оно разлетелось на пять крупных осколков.
— Мне пришлось стать одним из них, чтобы выжить, — выучить их язык, есть их пищу, научиться охотиться и даже участвовать в ритуалах. Мне даже полагалась жена, и не одна, — с достоинством сообщил еще одну подробность своей жизни в джунглях врач, — и мне пришлось согласиться. У них интересные обычаи: жена и дети живут отдельно от мужа. И жена никогда не осмелится войти в хижину своего супруга и лишь смиренно приносит ему пищу на порог его жилища. Так было и со мной, но моя жена боялась меня, она всячески давала мне это понять, а ее родители меня, кажется, ненавидели. Зато они все вздохнули свободно, когда я покинул их, а этого момента мне пришлось ждать почти два года. Я сбежал, заявив однажды, что мне необходимо совершить жертвоприношение своему богу. И отправился, словно на охоту, за мной никто ни шел, не следил, не сопровождал, как обычно. И у меня все получилось — я перебрался через реку и почти через месяц блужданий по джунглям добрался до небольшого поселка. К счастью, племя, обитавшее там, оказалось мирным — они выращивали кукурузу и овощи и помогли мне построить лодку. Река привела меня к другому поселению, и там я наконец впервые за долгое время встретил белого человека. Он не стал меня ни о чем расспрашивать, а просто дал одежду и назвал мне мое новое имя. Так из Пауля Фердинанда и превратился в Клауса фон Штейнена. Этот добрый человек подсказал мне, что делать дальше, и благодаря его помощи я добрался до Нью-Йорка, где и сел на эту чертову бригантину. Я думал, что все закончилось, что все позади, но я говорил вам, что аураке очень мстительны, они помнят любое, даже самое крохотное зло и готовы мстить за него до смерти — своей или обидчика, неважно. И они настигли меня, выследили даже здесь, здесь, среди воды. — Речь врача снова стала бессвязной, глаза его распахнулись, а губы задрожали, как у готового расплакаться ребенка. Но руки фон Штейнена не дрожали, пальцы его правой руки стиснули рукоять ножа, а левой врач старательно, как расческой, приглаживал вздыбленные седые волосы на голове.
— Подождите, Клаус, простите, Пауль, — встрепенулся Павел.
Врач снова был близок к аффекту, а нож, даже столовый, в умелых руках представлял собой грозное оружие. Надо отвлечь человека от рвущих душу воспоминаний, хоть уже поздно. Шизофрения, если переводить дословно, означает «расщепление души», разум врача почти мертв, вернее, навсегда остался там, в разгромленном индейцами племени аураке лагере пропавшей на Амазонке экспедиции. Увидевший изуродованные трупы товарищей человек по определению не может пережить это без последствий для своей психики, и случившееся несколько лет назад объясняет все. Не хватает только одной детали, и пока непонятно, является ли она частью общей картины или ею можно пренебречь.
— Подождите, — еще раз успокаивающим голосом повторил Павел, — подождите. Я вспомнил, что вы говорили о пауках, что вы везли их тысячи километров, а потом они исчезли. Что произошло? — И снова шарахнулся назад, влип спиной в переборку кают-компании.
— Если бы я знал! — проревел врач. — Если бы я знал! Исчезли не только Loxosceles, они опасны, очень опасны! Их яд вызывает некроз, но это не смертельно. Но если человека укусят несколько пауков, то на его теле образуется множество язв и гангренных струпов и ему придет конец! Понимаете, Патрик, почему я так берег их, но они покинули меня! Исчезло все, все. — Фон Штейнен даже зажмурился, задрал голову к потолку и не то простонал, не то провыл коротко от боли, бессилия и осознания своего безумия одновременно. И в тот же миг со скоростью выпущенного из пращи камня метнулся к Павлу и вдавил отнюдь не тупое, а прекрасно заточенное полукруглое острие столового ножа в переносицу собеседника: — Их украли у меня, украли, и украл тот, кто преследовал меня, кто устроил все это.
Ознакомительная версия.
