— Не вижу причин ей не доверять, — сухо сказал Двали. — А в новостях что-нибудь было об этом?
Всю дорогу Турк непрестанно слушал радио, держа наушник в одном ухе.
— О землетрясениях — ничего. Кто их знает, может, еще будут. — В устах Турка это «может» означало примерно то же, что, может, там в пустыне есть и гномы, и динозавры. — А вот про пепел много говорят. Как, по вашему мнению, он может выпасть опять?
— Понятия не имею, — сказал доктор Двали. — Кто тут может что-то предугадать?
«Разве только Айзек», — подумал Турк.
* * *
Они остановились на ночь в заброшенном мотеле с автомагазином и заправкой, рассчитанном на дальнобойщиков и совершенно обезлюдевшем.
Почему — нетрудно было понять. Фантастические цветы свешивались гирляндами с крыши — ярко размалеванные, трубчатые, уже истлевшие. Поначалу они были не столь уж невесомы, судя по тому, что крыша просела в нескольких местах. И это было далеко не все. Сплетения синих побегов проникли в помещение ресторана и покрыли причудливой вязью толстых и тонких нитей все в радиусе нескольких ярдов от двери — пол, потолок, столы, стулья, тележку официанта. Они тоже пребывали на грани распада — стоило к ним прикоснуться, как они превращались в омерзительно пахнущий порошок.
Турк отыскал ключи от номеров и стал открывать их один за другим, пока не нашлось несколько комнат, пригодных для жилья, где все могли наконец рассредоточиться и отдохнуть Турк и Лиза заняли одну комнату на двоих, Двали расположился в другой. Сьюлин Муа — в одном большом номере вместе с Дианой, миссис Рэбка и Айзеком.
Для Сьюлин такое расселение вполне отвечало ее желаниям. Она не могла находиться все время с мальчиком, как миссис Рэбка, но по крайней мере надеялась, что ей удастся хоть немного поговорить с ним наедине.
Случай представился в тот же вечер. Двали созвал всех на так называемое собрание общины. Айзек, разумеется, и нем не участвовал, и Сьюлин вызвалась посидеть с ним, отговорившись тем, что по существу дискуссии ей все равно сказать нечего.
Миссис Рэбка неохотно согласилась. Как только она вышла из комнаты, Сьюлин присела к мальчику на кровать.
Жар у него уже прошел. Временами он бывал в ясном сознании, мог садиться, ходить, есть. В пути он был блаженно тих, словно с тех пор, как та летающая штука уселась на него, его слегка отпустила устрашающая тяга к чему-то не вполне человеческому. Двали вспоминал о том случае с отвращением и не желал его обсуждать — произошедшее не укладывалось в его понимание, — а тем не менее это было первое настоящее и глубокое соприкосновение мальчика с той полужизнью, что являли собой творения гипотетиков, «На что это ощущение может быть похоже? — размышляла Сьюлин. — Неужели та штука остается в нем, или она распалась на молекулы, чтобы циркулировать в его кровеносной системе? И если это так, то что может означать? Имеет ли здесь место разумное поведение, или же это своего рода растительный тропизм, развившийся за бессчетные миллионы лет?».
Если б она могла расспросить об этом подробнее самого Айзека. Но времени хватало только на самые насущные вопросы.
Она заставила себя улыбнуться мальчику. Он тут же с готовностью улыбнулся ей в ответ. «А ведь я его друг, — подумала она. — Подружка с Марса».
— У меня был раньше друг, похожий на тебя. Очень давно.
— Я помню, — ответил Айзек.
У Сьюлин перехватило дыхание.
— Ты знаешь, о ком я говорю?
Айзек ответил одним словом:
— Эш.
— Ты знаешь про Эша?
Айзек с серьезным видом кивнул, отводя свои подернутые позолотой глаза.
— Что ты знаешь о нем?
Мальчик принялся рассказывать ей историю короткого детства Эша на станции Бар Ки. Сьюлин снова свело с ума, что он заговорил на марсианском диалекте — том самом, на котором когда-то они с Эшем говорили.
У нее голова шла кругом.
— Эш, — прошептала она.
— Он вас не услышит, — сказал Айзек по-английски.
— Но ты его слышишь?
— Сьюлин, он не может разговаривать. Он умер. Вы знаете.
Еще бы ей не знать. Она обнимала Эша в последние минуты его жизни. Мучаясь от сознания, что это она помогла ему бежать в пустыню — к тому, что так притягивало его к себе, что сейчас притягивало Айзека, что звалось гипотетиками, что звалось смертью.
— Но ты говоришь его голосом.
— Потому что я помню.
— Ты его помнишь?..
— Я хотел сказать… я не знаю, как это объяснить!..
Мальчик начинал испытывать беспокойство. Сьюлин постаралась подавить собственный испуг и изобразить как можно более ободряющую улыбку.
— Я и не жду, что ты это объяснишь. Это тайна. Я точно так же ее не понимаю. Просто скажи, как ты это сам чувствуешь.
— Я знаю, кто я. Кем меня создали. Доктор Двали и миссис Рэбка думали, что я смогу общаться с гипотетиками. Я этого не могу. К сожалению, не могу. Но что-то есть во мне… и там, — он показал себе на грудь, а затем на пустыню за окном, — что-то, что помнит миллионы вещей, не только Эша, а поскольку он был как я, это что-то хочет вспомнить о нем через меня. Я имею в виду…
Сьюлин провела рукой по голове мальчика. Волосы его на ощупь были жесткими и слипшимися. Бедный ребенок… Что ему пришлось выдержать в пути. И за все это время он ни разу не был в ванной.
— Не волнуйся.
— То, что во мне, помнит Эша, а я помню то, что помнил Эш. Я смотрю на вас, а вижу вас обеих сразу.
— Обеих?
— Ту, какая вы сейчас и какой были тогда.
«Земля и небо», — подумала Сьюлин.
— А Эш тоже видит меня?
— Нет, я же сказал вам. Он умер. Он никого не может видеть. Его здесь нет. Но я знаю, что бы он сказал, если б он здесь был.
— И что бы он сказал?..
— Он бы сказал… — Айзек вновь перешел на марсиан с кий диалект, с его до боли знакомым звучанием, забывшимся за бесконечно долгие и тяжелые годы. — Он бы ска зал: Привет, сестра.
Голос Эша. Никакого сомнения.
— И сказал бы еще…
— Что, скажи мне?
— Он сказал бы: не надо бояться.
«Легко сказать, не бойся», — думала Сьюлин, отходя от кровати и поворачиваясь лицом к двери, где стоял доктор Двали. Она не слышала, как он вошел. Лицо его побагровело — то ли от гнева, то ли от ревности.
* * *
— Как давно вы узнали, что с ним это происходит?..
Двали настоял на разговоре наедине, для чего им пришлось отойти от мотеля. Жутковатый ландшафт, ставший привычным за последние дни, выглядел так, словно кто-то нарочно воссоздал на этой чужой и жаркой планете обстановку марсианской пустыни. Кругом не было ни души — только самые бездарные постройки, какие только можно вообразить, и бескрайнее темное небо над ними.