— Мне придется полежать в постели несколько дней, — сказал Фрамиджян. — Слышал когда-нибудь про подагру?
— Что это такое? — спросил Гусман.
— Болезнь большого пальца ноги.
Будь у него побольше времени, Фрамиджян посмотрел бы в словаре, как подагра называется по-испански. Хотя и маловероятно, чтобы бывший начальник образцово-показательной тюрьмы в Манагуа знал название подагры на испанском языке. Вряд ли ему приходилось с ней встречаться в период исполнения своих обязанностей.
— А… Знаю, знаю. — Гусман иногда просто поражал своей осведомленностью.
— Это наследственная болезнь. У меня иногда случаются приступы. Вот и сейчас прихватило. Сижу в постели, держу ногу на подушках и пью лекарства. Придется проваляться дня три, а то и целую неделю.
— Жаль, конечно, — сказал Гусман.
— Но по телефону мы можем разговаривать в любое время. А к тебе я пришлю Фрэнка. Это муж моей сестры. Я доверяю ему, как самому себе. Вот увидишь, он тебе понравится.
— Откуда взялся этот Фрэнк? — спросил Гусман. — Ты никогда о нем не рассказывал.
— Действительно, не рассказывал. Он американец, но все время жил с моей сестрой в Хайфе. Блюл наши семейные интересы в порту.
— А по-английски он говорит?
— Разумеется, — сказал Фрамиджян. — Я же тебе сказал, что он — американец.
— Ты уверен, что на него можно положиться?
— На все сто, — ответил Фрамиджян. — Поэтому я и приказал ему вернуться в Америку и стать моим помощником.
— Ладно, — сказал Гусман. — Пришли его ко мне завтра к обеду.
Гусман повесил трубку. Фрамиджян тоже опустил трубку на рычаг, стараясь не звенеть наручниками, которыми он был прикован к трубе радиатора. Потом поднял глаза на Поляка.
Поляк слушал весь разговор по параллельному телефону.
— Молодец, — похвалил его Поляк. — Продолжай в том же духе, если хочешь остаться в живых.
— Я же пообещал, что выполню все ваши приказания, — сказал Фрамиджян. — Может, снимете с меня наручники?
— Я не хочу вводить тебя в соблазн.
— А как насчет ужина? — спросил Фрамиджян. — Ведь пленников полагается кормить? И потом, как мне ходить в туалет?
— Обсудим эти вопросы через пару минут, — ответил Поляк. — А пока мне следует кое о чем потолковать со своим напарником. Ты не против, если мы воспользуемся твоей столовой?
— Чувствуйте себя как дома, — сказал Фрамиджян, взмахнув скованными руками.
— Все в порядке, — сказал Поляк Блэквеллу. — Завтра ты обедаешь со своей Жертвой. Знаешь, как к нему добраться?
— Я взял напрокат машину, — ответил Блэквелл.
— Отлично. Теперь слушай меня внимательно. Мне кажется, будет совсем неплохо, если ты уже завтра сумеешь прикончить Гусмана. Скажем, после кофе. И после того, как получишь у него чек. А потом положишь чек в этот конверт и отошлешь его по почте.
На конверте был указан номер почтового ящика в Моррисоне, штат Нью-Джерси. Блэквелл сунул конверт в карман.
— Я как раз хотел у тебя спросить, — сказал Блэквелл, — каким образом мне его убить? Я ведь буду находиться на его собственной территории. Поэтому если я начну стрелять в него из пистолета, людям мое поведение покажется весьма подозрительным.
Поляк обиделся.
— Не забывай, кто у тебя Наводчик! Неужели ты думаешь, что я разрешу тебе пользоваться пистолетом в такой сложной ситуации? Ты пойдешь туда безоружным. А Гусмана уберешь при помощи одного нового способа. Тебе показывали трюк с дорожной картой?
— Мне так и не удалось пройти курс новых способов убийства, — ответил Блэквелл.
— Не имеет значения, все очень просто. Хорошо, что у меня есть с собой такая карта.
Порывшись в водонепроницаемой сумке, Поляк вытащил конверт, завернутый в промасленную бумагу. Надев перчатки, он открыл конверт и достал оттуда карту.
— Пока ничего не трогай. Вроде бы обычная дорожная карта графства Дэйд, правильно? А вот и нет. Один из краев карты острый как бритва. Весь трюк заключается в том, чтобы протянуть карту ничего не подозревающей Жертве и попросить показать то или иное место. Скажем, где находится Морской аквариум. Когда Гусман возьмет карту в руки, ты слегка дернешь за нее. Будто случайно. Край карты порежет ему палец. Такое случается каждый день, ничего особенного.
— Но в этом-то все и дело?
— Именно. Край карты пропитан веществом «Казак-3», новым советским ядом, который получают из блошиных экскрементов. Действие яда напоминает клиническую картину гриппа в сочетании с ипохондрией. Симптомы начинают проявляться только через несколько часов — так что ты сможешь спокойно уйти. В чем дело?
— Да я вот думаю, — признался Блэквелл, — что, наверное, невежливо убивать человека в первый день знакомства. Тем более после того, как он угостит меня обедом.
— Не беспокойся о манерах, — нахмурился Поляк. — Ведь ты — Охотник.
— Я знаю. Просто мне это ни с того ни с сего пришло в голову, — сказал Блэквелл.
— Сейчас выйдешь из дома и окажешься на 79-й улице. Там темно, и никто из соседей тебя не увидит. Возьмешь такси и вернешься в отель. Как следует выспись: тебе предстоит трудный день. Запомни, убьешь Гусмана только после того, как он передаст тебе чек. Наша организация находится на самофинансировании. После убийства позвонишь мне сюда. Тогда мы придумаем, как действовать дальше.
Пока они обсуждали детали предстоящей операции, Фрамиджян нашел в ящике стола завалявшийся шоколадный батончик и принялся его жевать, улыбаясь своим мыслям. Его похитители считали себя умными, но кое-чего не знали наверняка. Они понятия не имели, что в его спальне за специальной панелью находится мощный радиопередатчик. Они не жали, что каждую ночь ровно в двенадцать часов Фрамиджян должен посылать условный сигнал.
А раз они этого не жали, то откуда им было знать, что если Фрамиджян такой сигнал не пошлет, то кое-кому в Отер Бей это сильно ж понравится.
И вот тогда начнется самое интересное.
Радиомачта была самым высоким строением в Отер Бей. Вращающиеся при помощи электрических моторов тарелки спутниковых антенн могли принимать сигналы со всего мира. Основной задачей станции являлся прием ежедневных сигналов из западного полушария от оперативников Багамской корпорации. Сигналы обычно посылались в виде концентрированных двухсекундных импульсов, которые нельзя было расшифровать без специального дешифровального оборудования. Эти ежедневные сигналы означали, что у оперативников все в порядке и дела идут по-прежнему. Отсутствие сигнала считалось чрезвычайным происшествием. Если кто-то не мог послать сигнал в установленное время, то он обязан был послать его ровно через два часа. Потом, на ежегодном региональном собрании, такому оперативнику приходилось подробно докладывать о причинах, которые помешали ему вовремя выйти на связь.
