Ум его лихорадочно работал, обдумывая варианты побега. А что если он согласится снять защиту? Сами они этого сделать не смогут. Лишь три человека на планете, кроме Росина, могут приказывать автоматике его хронолета — но эти трое сейчас находятся за пятьсот лет отсюда…
В том, что ни один ученый двадцатого века не сумеет разобраться в устройстве хронолета, Росин был твердо уверен. Немцы, конечно, пришлют лучших специалистов. Те повозятся, ничего не поймут и потребуют, чтобы Росин дал им пояснения. Владимир попытался представить, как все это произойдет. Он поднимается в аппарат, конечно, под охраной, может быть, даже связанный. В кабине поместится не больше четырех человек — скажем, двое ученых и два автоматчика из охраны. Они не знают, что такое техника XXV века, поэтому не опасаются беспомощного пленника. А он, оказавшись внутри, произносит только два слова: «защита» и «взлет», после чего аппарат оказывается в зоне перехода, на высоте 70 километров, не доступный никому и ничему…
Что с ним сделают фашисты? Убить его они не посмеют, потому что тогда погибнут и сами. Он прикажет им сдаться, уведет аппарат подальше на восток, за линию фронта и там сядет…
А если фашисты перехитрят его? Он снимет защиту, а внутрь его не пустят? Тогда… Тогда он все равно скажет эти два слова, и пускай его хоть убивают. Потом спасатели обнаружат в стратосфере хронолет, отбуксируют его в Институт времени и тогда узнают от немцев обо всем…
Росину не суждено было довести до конца размышления о своем будущем. Где-то совсем рядом громко рвануло, машина дернулась, мотор взвыл и заглох. Все это произошло в секунду, и Владимир не успел ничего понять. Но автоматчиков сразу как ветром сдуло — они мгновенно попрыгали из кузова наружу, и только после этого истошный крик «Партизанен!» да грохот стрельбы объяснили ему, что случилось.
Ошеломленный и сбитый с толку, он вдруг понял, что спасение возможно. Сквозь целлулоидное окошко он посмотрел вперед. «Хорх» стоял, съехав передними колесами в придорожную канаву, тело шофера свешивалось из открытой дверцы. Метрах в пятидесяти впереди горела легковая автомашина, около которой распластались на снегу две неподвижные фигуры в черных шинелях, а среди окружающих деревьев перебегали люди, стреляя по машинам. Снизу, из-под «хорха» трещали автоматные очереди. Несколько пуль, выпущенных нападавшими, пробили брезент, дробно хлестнули по металлу машины. Росин метнулся к заднему борту — три трупа в мышиных шинелях валялись неподалеку, а прямо под ним, лежа на снегу, строчил из автомата солдат. Другой немец стрелял из канавы, третьего Росин не видел, очевидно, тот спрятался под машиной. Не раздумывая, Владимир прыгнул ногами на спину солдату — тот дернулся, запрокидывая перекошенное от крика лицо, его автомат отлетел в сторону, выбитый ударом ноги, а по открывшейся шее Росин ударил ребром ладони. Разведчиков в прошлое готовили ко всяким неожиданностям, и готовили неплохо — сейчас Росин оценил это. Подхватив автомат, он выпустил очередь под машину и кинулся к тому немцу, что стрелял из канавы. Но немец уже не стрелял. Из-за деревьев бежали пестро одетые люди — в шинелях, телогрейках, пальто — с автоматами, винтовками и даже охотничьими ружьями.
— Это ты — летчик? — спросил подбежавший мужчина, обросший густой бородой. — Цел? Идти можешь?
Партизаны снимали с фашистов оружие, осматривали сумки убитых офицеров.
— Часа четыре вас здесь караулим, — продолжал бородач, закидывая за спину ППД. — Думал, ноги отморожу. — Он потопал подшитыми валенками, потом посмотрел на тонкие ботинки Росина и забеспокоился:
— А ты как, не замерз?
— Я ничего, — улыбнулся Росин. После боя сердце у него еще громко стучало, а о таких пустяках, как мороз, он совершенно не думал и поэтому сказал машинально, что у него комбинезон с подогревом.
Бородач с уважением покрутил головой.
— Это последняя модель, да? У меня брат в полярной авиации, но про такой не рассказывал. Тебя как зовут-то? Росин назвался.
— А я Дед, командир отряда. Ты тоже зови меня Дедом. А все из-за бороды. Дед — тридцать семь лет… Закуришь? — Он достал из кармана кисет с махоркой.
— Я не курю. — Владимир все-таки решился и посмотрел командиру в глаза. — У меня к вам просьба. Скажите… Какой сейчас год?
Бородач удивленно взглянул на Владимира.
— Как это — какой год? — В его глазах что-то изменилось, словно смысл вопроса наконец-то дошел до него. Он растерянно оглянулся кругом и закричал кому-то: «Иван, давай сюда!», потом снова посмотрел на Росина.
— Тебя там здорово били, я слышал, — сказал он. — Ну, гады фашистские, попадетесь вы мне в руки!
Только теперь Росин понял, что его спасение не было случайным. Очевидно, разведка партизан сообщила, что фашисты захватили пилота опытной секретной машины, и партизаны решили его отбить.
— Дед, звал? — спросил, подбегая, молодой парень с немецким автоматом на груди. — Кого ранило?
— Вот, о летчике позаботься. — Командир кивнул на Владимира. — Осмотришь, перевяжешь… Водки дай ему. Худо человеку.
— Нету водки, Дед. — Парень развел руками. — Всех фрицев обшарил. Нету… Отощали фрицы. Вот только у офицеров посмотрю, ладно? — И парень помчался к горящей машине.
— И все-таки, какой сейчас год? — повторил вопрос Владимир.
— Какой год? Да все тот же — тысяча девятьсот сорок первый…
Дед не договорил фразу. За деревьями вдруг дружно ударили автоматы. Срубленные пулями ветки посыпались на головы людей. Из-за поворота дороги показалась цепь гитлеровцев, поливавшая лес огнем. Вслед за автоматчиками с лязгом выехал бронетранспортер, с которого гулко бил крупнокалиберный пулемет. Из глубины леса, где, видимо, были партизанские дозоры, тоже раздались выстрелы.
— Всем отходить! — закричал командир. — Кравцов, Петелин — ко мне! Остальным отходить! Мы прикроем!
Он выхватил у Росина автомат.
— Уходи, летчик! Твое дело летать. А здесь — наша работа. Ну!
Партизаны шли быстро, прислушиваясь к звукам боя за спиной. Немецкие автоматы строчили не переставая. Время от времени им отвечали короткие очереди ППД. Так продолжалось минут десять. Потом стрельба прекратилась.
Деревушка Столбы, затерянная в подмосковных лесах, была не бог весть каким важным стратегическим пунктом, и в первый день наступления немцы проскочили ее с ходу, не задержавшись даже, чтобы выловить и расстрелять местных коммунистов. Всем этим они занялись позже. В деревне расположилась какая-то армейская часть со своим штабом и обозами. Немцы повесили для острастки трех колхозников, постреляли всех собак, перерезали кур. Потом началась жизнь под немцем. Была она не очень тихой и спокойной для оккупантов. Однажды не вернулись связисты, вышедшие ликвидировать обрыв телефонного провода, а с ними исчезло полкилометра провода. Потом сгорел склад фуража — часовой оказался заколотым, а его автомат исчез. Затем среди бела дня обстреляли штабную машину — двое офицеров остались на месте, троим удалось уйти. Рассвирепевшие немцы сунулись было в глушь леса, где, по их предположениям, скрывались партизаны, потеряли десять солдат и больше там не появлялись.
