Рифленая плита соседнего лифта начала беззвучно опускаться. Вероятно, тревога уже объявлена и по сектору Гамма. Ерунда, им не успеть, опоздали… Справа разверзся зев шлюза, посыпавшиеся оттуда странные двуногие создания, хрупкие с виду и удивительно уродливые, неслышно кричали, стреляя на бегу. Пули не могли причинить вреда, но было немного больно ощущать их удары по твердой коже. Ничего, боль не щекотка, можно и потерпеть… На этих смешных двуногих нельзя сердиться. А вот как им понравится старт на ускорителях? Кто не спрятался, я не виноват…
Он почувствовал, что в силах взлететь, и не стал медлить. При старте чуть-чуть потемнело в глазах. Ощущение полета вызвало истинно детский восторг, и не было желания иронизировать над собой. Странно: резкое снижение… Что-то не так? Конечно, забыл об ускорителях! Что, интересно, надо сделать, чтобы их задействовать – попросту захотеть этого?
Так и есть.
Он выровнялся над самой водой, над битым льдом, колыхаемым океаном. Когда ускорители отгорели, он их отбросил – это оказалось вовсе не трудно. Маршевые двигатели наконец-то вышли на режим полной тяги, и тогда тело налилось настоящей силой. Силы оказалось даже слишком много: хоть сейчас взмывай свечкой в субкосмос.
Нельзя, сожгут… Менигон попытался вспомнить, каково штатное время приведения в готовность бортовых средств ПВО Поплавка – и не вспомнил. Не то восемь минут, не то десять. В сущности, это неважно; ясно одно: чем дальше уйдешь от Поплавка, пока он еще сравнительно бессилен после погружения, тем выше шанс. Это первое. Сначала уйти. А вот вырваться в космос хотя бы на низкую орбиту – это уже второе.
Туннельная бомба северян – третье, подумал он. Уничтожена ли она, нет ли – лучше не гадать, а уносить ноги, пока еще это возможно.
Флайдарт Искандера был виден впереди малой точкой – шел низко над океаном, торопясь скрыться за выпуклостью Капли. Молодец, сообразил… Даже странно, как это он решился не ждать – либо увидел на уступе сектора Гамма благополучную картину, либо уверовал в неуязвимость мусорщика. Но в любом случае сделал то, что нужно.
Нет смысла идти с ним одним курсом, упрощая задачу пэвэошникам, надо взять чуть в сторону… Например, влево. Как это делается? Прибавить тягу правого крайнего двигателя? Шевельнуть элероном?
Океан рывком кинулся куда-то вниз, и Менигон обругал себя. Младенец учится ходить… Очень сильный младенец – не по навыкам. Хорошо еще, что метнуло вверх, могло бы и наоборот…
– Сволочь какая… – сказал он вслух.
Не думать ни о чем, кроме полета. Даже о полете не думать, как не думает человек, какие мышцы ему напрягать при ходьбе. Ощущать полет как целое, забыть обо всем, кроме полета, а остальное сделают наработанные рефлексы… жаль, что их пока нет. Чтобы летать, нужен не головной мозг, а спинной. Понятно, отчего Искандера выгнали в отставку, а естественное неумение не думать обозвали каким-то синдромом… Менигон выровнялся, осторожно спустился к океану и перевел себя в горизонтальный полет. Мелькнула мысль о том, что при всем желании он вряд ли справился бы с цереброуправлением старого типа – но не отразилась на полете. Спасибо тем, кто догадался напихать в цереброшлем компенсаторных цепей…
Наслаждаться полетом, скоростью, криком разрываемого на куски воздуха – и ни о чем не думать. О белой обезьяне в особенности. Может быть, у меня тоже врожденный синдром Клоцци?
Наверняка.
Но ведь получается же, подумал он с веселым удовлетворением. Искандер ошибся. Получается!
Белым пятном мелькнула и исчезла позади одинокая льдина, отколовшаяся от ледяного поля. Поплавок в хвостовой полусфере уменьшался, мутнел и, прячась за горизонт, словно бы опять уходил под воду. Вероятно, Искандер уже успел выскользнуть из поля зрения его радаров. Жаль, нельзя «ослепить» эту плавучую крепость: одинокий флайдарт против нее – ничтожная величина, злобная мошка, в лучшем случае способная больно укусить, прежде чем ее прихлопнут.
Мала скорость, и флайдарт отчего-то рыскает на курсе. Должно быть, не каждому дано лететь так низко над морем, тут требуются особые рефлексы… Хорошо еще, что море почти гладкое, не пугает волнами высотой с рубку ударного крейсера, и даже зыбь не рябит в глазах, а сливается в серый фон. Еще минут десять такого полета – и, если за это время не собьют, можно будет набрать безопасную высоту и предельную скорость, прежде чем на форсаже рвануть вверх. Вслед за Искандером. Куратор равнодушно поздравит с успехом эвакуации…
«И ни о чем не думать», – успел он напомнить себе, прежде чем его накрыло.
Удар башенного энергоизлучателя боевой платформы пришелся в хвост, короткий импульс погас в разрушаемых двигателях, и только потому Менигон остался жив. Катапультирование было мучительным – будто с хрустом рвали зуб, и этим зубом был он сам.
Удар. Сразу померк свет. Еще один нокдаун – снизу, вдогон. Когда раскололось выстреленное вверх яйцо пилотской кабины, больно ударило воздухом, и Менигону показалось, что он врезался в бетонную стену. Падение продолжалось недолго – над корытом анатомического лежбища раскрылось мягкое крыло. Парящий полет, медленный спуск к жидкой могиле вблизи точки замерзания.
Не отпустила Капля…
Обломков флайдарта не было видно, лишь в стороне быстро взмывала к облакам крутящаяся тучка горячего дыма да плескались внизу бестолковые волны, лезли друг на друга разбегающиеся круги. Значит, второй удар был оттого, что флайдарт взорвался, понял Менигон. Хотя, в сущности, какая разница?
Ни единой льдины до самого горизонта. Впрочем, стоит ли продлять агонию?
Лучше, чем кто-либо другой, он знал, как это бывает. Мусорщика со стажем более десяти лет не удивить уже ничем, и каждый из них знает, чем кончит рано или поздно. Иногда смерть видно издалека, она подходит мелкими шажками, так что жертва успевает свыкнуться с мыслью о неизбежном; иногда она набрасывается внезапно, из-за угла. Последнее бывает обидно – но кому до этого есть дело?
Может быть, так даже лучше, чем добровольная эвтаназия после утери интереса к жизни. Кажется, в Ореоле еще не было мусорщика со стажем более семидесяти лет…
Наполненное ветром крыло медленно парило, спускаясь к океану. Управление было ручное, две гибкие тяги, – но какой в нем смысл? Здесь нет плотов и вряд ли каким-то чудом всплывет случайная капсула, а вода в полярных водах одинакова везде.
Менигон снял с головы ненужный цереброшлем, швырнул вниз, подождал всплеска. Ста метров высоты хватит, пожалуй, на минуту парения. Жаль, брошен разряженный до железки пистолет и в рукопашной свалке не добыт другой. Надо было озаботиться, дабы не продлевать конвульсий. Впрочем, смерть от переохлаждения сравнительно легка – не хуже многих других.
