Инженер вновь попытался открыть глаза, но они никак не хотели открываться, а сознание словно опутала прочная плотная паутина. Он не желал противодействовать этой паутине, у него просто не было сил, чтобы пытаться разорвать ее. Он продолжал неподвижно лежать, свесив руку с койки, и все-таки сумел сообразить, что слышит какой-то книжный текст. Что-то похожее вслух читала Фло командиру, когда все они проходили предполетную подготовку. Кажется, она даже называла имя автора, но Леопольд Каталински не мог вспомнить его, да и не был он в состоянии собраться, сконцентрироваться — призрака мыслей отрешенно разбредались в разные стороны, как унылые погибшие души в безнадежных кругах Ада, описанного то ли гениальным, то ли полубезумным средневековым итальянцем...
Леопольд Каталински не был знатоком литературы — со школьных лет его втянул в себя водоворот Интернета.
«И сильный ветер погнал песчаный корабль по дну мертвого моря, — после короткого затишья продолжал голос, — над поглощенными песком глыбами хрусталя, мимо поваленных колонн, мимо заброшенных пристаней из мрамора и меди, мимо белых шахматных фигурок мертвых городов, мимо пурпурных предгорий и дальше, дальше...»
Это было красиво, и Леопольд Каталински, даже пребывая в тягучем полусне, оценил старания тех, кто готовил Первую марсианскую, — вероятно, запись включалась автоматически и звучала каждую ночь, способствуя, по замыслу специалистов-психологов, максимальной релаксации и созданию соответствующего психологического фона...
«Хорошая, наверное, задумка... по мнению специалистов... сказки о Марсе... динамик встроен в переборку... луны закатились... безлюдны каменные амфитеатры... песчаный корабль... прямо к Марсианскому Сфинксу...» Леопольд Каталински вновь погрузился в глубокий сон, и ему снились голубые призраки, голубые дымки — высокие марсианские песчаные корабли под голубыми парусами.
* * *
Утром инженер проснулся с тяжелой головой. Мышцы болели, словно он всю ночь, подобно тому древнему греку, таскал камни, а окружающее воспринималось отстраненно, как будто весь мир был отгорожен от него толстым стеклом. Воспоминания о миновавшей ночи забились в наглухо закупоренные норы и ничем не давали о себе знать; он даже не мог вспомнить, как добрался до койки.
Мысль о еде почему-то вызывала у него отвращение, но он все-таки заставил себя сделать несколько глотков мультивитаминной смеси — и эта смесь показалась ему абсолютно безвкусной.
А потом он подошел к рации и отключил ее. Сам Добровольно перекрыл канал связи с ЦУПом. Если бы его спросили, зачем он это сделал, он не смог бы ответить.
Немного постояв, рассеянно разглядывая пол а словно бы о чем-то размышляя, Леопольд Каталински круто развернулся и направился к выходному люку.
Новое марсианское утро было солнечным и тихим. Ничего не изменилось в окружающем пейзаже, только над хищным Сфинксом висела легкая белесая дымка. Вездеход выглядел как-то нелепо, он был неуместен здесь, на этой древней равнине, видевшей в ночном небе над собой легендарный Фаэтон.
Леопольд Каталински присел на ступеньку трапа и начал рассеянно насвистывать какой-то нехитрый мотивчик. Внешний мир по-прежнему был отделен от него толстым стеклом. Нужно было выводить контейнеры, грузить золото, а потом готовить модуль к старту, но инженер как будто забыл обо всех этих хлопотах. Он просто сидел, глядя себе под ноги, и задумчиво насвистывал. Потом поддал носком ботинка бурый гладкий камешек — тот со стуком закатился под широкий бампер марсохода.
Леопольд Каталински равнодушно проводил его глазами и перевел взгляд на далекий Марсианский Лик.
Да, он не ошибся в своем предположении. Исполин не был мертвым монолитом наподобие вытесанных в скалах египетских храмов, он жил какой-то своей таинственной жизнью, он менялся. Солнце освещало его, и в солнечных лучах на каменном боку, обращенном к модулю, серебрился над поверхностью равнины безукоризненно правильный прямоугольник, которого — инженер совершенно определенно знал это — не было там, когда он вышел из «консервной банки».
Марсианский Сфинкс, вернее, то, что земляне называли «Марсианским Сфинксом», был способен на метаморфозы.
Леопольд Каталински почему-то совершенно не удивился и вообще не ощутил никаких эмоций; он продолжал оставаться за толстым стеклом и воспринимал действительность — или то, что казалось действительностью, — с невозмутимостью комара, застывшего в куске янтаря. Встав с трапа, он подошел к вездеходу и отвинтил фонарь с брошенного на сиденье шлема. Зачем ему нужен фонарь, он не знал, но ему и в голову не приходило искать какое-то объяснение. Обогнув вездеход, Леопольд Каталински неторопливо зашагал по равнине к каменному колоссу с прямоугольником, сверкающим серебром, словно был морским судном, плывущим на свет маяка. Или мотыльком, летящим к смертельно обжигающей лампе.
Серебряный прямоугольник медленно приближался, и было уже видно, что это ворота, огромные закрытые ворота, к которым вели несколько широких каменных ступеней, выраставших из грунта, — когда-то эта лестница поднималась высоко вверх, но за долгие века песчаные бури сделали свое дело, засыпая исполинское существо, и теперь ворота оказались совсем близко к поверхности увядшей планеты. Вчера он не видел здесь ни ворот, ни ступеней, не было такого входа и на схеме командира — но Леопольд Каталински совершенно не думал об этом. Никаких вопросов у него не возникало, и он брел как во сне, спокойно глядя в пространство перед собой.
«Город: хаотическое нагромождение розовых глыб, уснувших на песчаном косогоре, несколько поваленных колонн, заброшенное святилище, а дальше — опять песок, песок, миля за милей... Белая пустыня вокруг канала, голубая пустыня над ним...»
Эти слова вдруг зазвучали в голове Леопольда Кавалински. Он вспомнил свое ночное пробуждение — и отрешенно улыбнулся. И имя творца этих слов он тоже вспомнил — это имя называла тогда Флоренс; она с книгой в руках сидела в кресле напротив командира, был перерыв между занятиями, Алекс Батлер что-то жевал, Свена увезли возиться с «консервной банкой», а он, Леопольд Каталински, просто лежал на диване и невольно слушал нанотехнолога... Брэдбери. Старый сказочник, придумавший совершенно нереальную страну под названием «Марс». Страна Оз в небесах...
Сфинкс закрыл собой полнеба. Леопольд Каталински медленно поднялся по полустертым ступеням, продолжая чему-то улыбаться. И остановился на верхней площадке возле двустворчатых высоких ворот с массивными дугообразными бронзовыми ручками. Их серебряная поверхность слепила глаза. Сбоку от ворот, из покрытой разводами мелких извилистых трещин бугристой стены (или бока марсианского существа), торчал на высоте чуть больше человеческого роста длинный стержень из темного металла толщиной с руку.
