Я увел Линя и Чопару к себе в комнату. Усадил их на кровать, хотя чинец все норовил бухнуться на пол, и попросил объяснить, что означают их странные действия.
В ответ наставник повел высокопарные речи о том, кто знает последнюю волю Великого Господина, о том, кто исполнен предназначением, о том, кто во имя этой самой воли и предназначения поведет их по истинному пути…
В последние дни от чехарды событий и обилия пива голова моя плохо соображала. Но тут я сразу понял, что это все обо мне. А когда он назвал имя Сепуха, события многомесячной давности снова заставили сердце биться сильнее. Вспомнились дни, проведенные в лагере под Гизой, страх, который я испытал, когда меня похитили люди Безумного, и тот непостижимый звук, подобный далекому пению или звону тысяч струн, что до сих пор иногда раздается во мне.
— Мне казалось, что все вы… э-э-э… умерли во имя своего господина! проговорил я, когда Линь замолчал. — Однако вы, достойный, живы и даже очень. На моих глазах из наставника Черной фаланги обратились в пособника Верта, а теперь, оказывается, вы еще и последователь Без… то есть вашего Господина. Ждут ли меня еще какие-либо чудесные превращения, достойный Линь?
— Никаких более превращений, посвященный Тар! — ответил наставник, низко кланяясь. — Что нам фаланга, что нам Верт!
— Одно твое слово, и мы вырежем всех без остатка! — вскричала его приемная дочь.
Меня чуть не скрутило от боли в животе. Эта вырежет!
Девица крепкая, решительная, в глазах черное пламя. Небольшая родинка над левой бровью не портила лица. Грива ее вьющихся густых черных волос мне напомнила кого-то, такого же горячего.
— Ответь мне, Чопара, нет ли у тебя брата? Не он ли рассказал тебе о моей… встрече с Сепухом и вашим Господином?
Густые брови девушки сдвинулись на переносице, она нахмурилась, размышляя над моими словами, а потом лицо ее посветлело и она с улыбкой сказала:
— Моя вина, что я сразу не узнала тебя, посвященный! Но здесь такие темные помещения, поэтому следует меня простить!
— Нет-нет, ты ни в чем не виновата, — поспешил я успокоить девушку. Только ответь, разве мы с тобой когда-либо встречались?
Глаза ее широко раскрылись, а улыбка стала еще ослепительнее.
— Неужели ты забыл меня, почтенный, или сердишься за то, что я расцарапала твою руку? В ту ночь, когда Великий Господин одарил тебя последним дыханием, я была рядом с тобой, а потом сопровождала посвященного Сепуха в Сарафанд, где он и обрел покой.
— Но тогда… Тогда ты была в мужском обличье! — еле сумел выговорить я. Клянусь, я бы ни за что не угадал в тебе девушки!
— Не понимаю твоих слов, — искренне огорчилась Чопара. — Ни мой родитель Сепух, ни второй отец, уважаемый Линь, не разрешили бы мне сменить одежду и притвориться мужчиной. Наверно, твое волнение при встрече с Господином ввело тебя в заблуждение.
В комнате было прохладно, но меня словно обдало жаром. Спина покрылась липким потом, а во рту пересохло. Теперь я точно вспомнил хриплый голос молодого Чопура, а ростом он был повыше меня, да и родинка над левой бровью… Нет, превращениям конца еще не видно!
Упав на скамью, я обхватил голову руками. Меня затрясло. С тех пор как исчезла моя семья, много странного довелось увидеть и услышать. Но исчезновение юноши и появление на его месте девушки ввергло меня в ужас. Раньше я мог утешаться тем, что меня преследует невезение, какая-то путаница с похожими людьми, но теперь все, что окружало бедного Таркоса, начало запутываться само в себе. Опустив руки, я задрал рукав и еще раз посмотрел на три белых рубца. Кто полоснул строгой рукавицей? Он или… она? Мир становится для меня тесен — одно неосторожное движение, и его не узнать!
— Если ты устал, мы не смеем более тебе докучать, — поднялся с места Линь.
Я слабо махнул рукой, и он поспешно уселся обратно.
— Зачем ты здесь? — спросил я. — Во время походов ты мог уйти или остаться в любом месте. Неужели Верт и его народ — последователи твоего Господина?
Щелочки глаз наставника почти сомкнулись.
— Многие из нас, идущие по пути, исчезли, сгинули за годы скитаний и гонений. Но уцелевшие найдут покой и благостное единообразие на новой земле. Есть немало владетельных лиц, недовольных мощью и управленцем Высокого Дома Троады. Порой честолюбие мелких правителей благоприятствует устремлениям посвященных. Случай привел меня в эти края много лет назад, зерна же, брошенные в скудную почву, взошли лишь недавно. И вот господин Верт алчет свободы и хочет быть единоличным правителем, брат госпожи в свою очередь тоже соблазнился властью. Не удивлюсь, если среди многих тысяч поселян найдется еще один или двое, которые задумаются над тем, не стоит ли им тоже попытать счастья, раз уж их правители…
— Все это очень тонко, — перебил я рассуждения Линя. — Но тебе-то что с их хлопот?
Он соединил ладони и учтиво склонил голову.
— Там, где хлопочут о власти, там раздоры и притеснения. Народы не обустроены, сильный довлеет над слабым. Тогда люди сами додумаются о жизни простой и приятной, без хитрого устройства каст и родов, чинов и званий, запретов и допущений. Возжелав простого, они придут со временем и к истинам Великого Господина. Грядет наше время, и среди безбрежного моря зла воссияет островок света. Если будет тебе угодно, я могу разъяснить истины…
— Не надо! — поспешно сказал я. — Потом когда-нибудь… Скажи, знает ли Верт, кто ты на самом деле?
Сам при этом подумал: «А кто же теперь я на самом деле?»
— Никто не знает, — ответил он. — Если прикажешь, то откроюсь, ибо твоими устами говорит сам Великий Господин.
Я не стал ему возражать насчет уст, только заметил, что лишние разговоры нам ни к чему. Потом отпустил их, попросив не выказывать рвения при посторонних. На каждое мое слово Чопара истово кивала, а наставник прижал руки к груди и спросил, не будет ли еще каких повелений.
И вот я лежал на кровати в одежде и смотрел в потолок. Мне казалось, что события последних месяцев напоминают злоключения мышонка, которого шаловливые дети поймали за хвост и опустили в короб с игрушками. Только мышонок освоится среди опасных и громоздких фигур, как его — раз! — за хвост и в другой короб, где вроде такие же игрушки, да не совсем такие. Одни исчезли, другие появились, кукла-мальчик превратилась в куклу-девочку. Мечется мышонок, уже не понимая, он ли это, или его тоже подменили во время игры? А в новом коробе у мышонка объявились сильные защитники, готовые отозваться на любой его писк.
Если госпожа Гретте на меня осерчает, подумал я, сам велю скормить ее медведям! Эта мысль неожиданно развеселила меня, и я заснул, кажется, улыбаясь.
