— Хватит! — рявкнул Крафт. — Где письмо?
Конверт, скомканный и затоптанный, валялся на земле. Брезгливо морщась, Крафт поднял его, вскрыл и достал сложенный вдвое листок. Послание гласило: «Герр Крафт! Из верных источников мне стало известно, что в хранилище вашего банка проник вор. Примите срочные меры.
Ваш Зигфрид Дюммель».
Розыгрыш? Крафт на мгновенье представил себе обрюзглую физиономию Дюммеля и тотчас отверг эту мысль. Какое там чувство юмора!.. Уж кто-кто, а Дюммель на розыгрыш не способен.
— Фаэтон! — скомандовал Крафт и толкнул продолжавшего пожирать каракалпака глазами сторожа. — Живо запрягай фаэтон, идиот!
Перед массивной бронированной дверью, ведущей в хранилище отделения Русско-азиатского банка в Ново-Ургенче, столпились управляющий отделением Крафт, трое членов правления, служащий, миршаб в полосатом халате с саблей наголо, пристав и двое понятых: мадам Любимова — владелица публичного дома и пожилой казак старообрядец, смахивающий на деда Мороза, случайно забравшегося в сорокаградусное хорезмское лето.
Служащий банка обследовал печати и пломбы на двери, оглянулся на Крафта.
— Все целехонько. Может, не открывать?
— Открывайте! — приказал управляющий.
Служащий пожал плечами и повиновался.
Плавно, без скрипа отворилась тяжелая дверь. Потянуло подвальной сыростью. В падавшем из двери свете смутно угадывались серые холщовые мешки на деревянных полках.
Крафт первым спустился по ступенькам. За ним последовали остальные.
— Посветите, Евстигнеев, — глухо прозвучал под сводами голос Крафта. Служащий поднял над головой фонарь и присвистнул: на полу, на подстилке из пачек ассигнаций спал, подложив под голову туго набитый холщовый мешок, человек, словно рыбьей чешуей, усыпанный золотыми монетами различного достоинства.
— Вот это да! — ахнул кто-то из членов правления. Пристав наклонился над лежащим и озадаченно взялся за затылок. Миршаб убрал саблю в ножны.
— Ну что? — нетерпеливо поинтересовался Крафт. — Так и будем стоять?
— Штабс-капитана Хорошихина позвать надобно, — вздохнул пристав. — Это по его части.
— Да вы в своем уме, милейший? — возмутился Крафт. — С каких пор жандармы ворами занимаются?
— Так-то оно так, — пристав оставил в покое затылок, поправил фуражку. — Только это его человек. Мне вмешиваться никак невозможно.
За штабс-капитаном послали фаэтон. Между тем Евстигнеев обошел весь подвал и вернулся в полном недоумении.
— Таракану проползти негде. Как он сюда забрался, ума не приложу.
«Если кто и может ответить на этот вопрос, то только Дюммель», — подумал Крафт.
— Ваше благородие! — взмолился старообрядец. — Дозвольте отлучиться. С утра скотина не поена.
— Может, и впрямь отпустить? — пристав вопросительно взглянул на Крафта. — Все одно протокол составляться не будет.
— Поступайте, как считаете нужным, — буркнул управляющий.
— Иди, борода, — разрешил пристав. — И вы, мадам, можете быть свободны. Но чтобы никому ни гу-гу! Понятно?
— Уж куда понятнее! — откликнулся старик, проворно поднимаясь по ступеням.
— А я, пожалуй, подожду, — проворковала мадам Любимова, достала из сумочки пудреницу и принялась демонстративно пудрить нос. — Такое не каждый день увидишь.
— Мадам! — густо багровея, пристав взял Любимову под локоть и потянул к выходу. — Извольте покинуть помещение.
— Хам! — взвизгнула Любимова. — Как обращаешься с дамой!
— Марш в свой вертеп, стерва! — рявкнул пристав. — Я тебе такого хама покажу, не рада будешь!
— Что за шум? — весело поинтересовался, появляясь в дверях, штабс-капитан Хорошихин. — Добрый вечер, мадам! Рад вас приветствовать, господа!
Пристав отпустил Любимову, взял под козырек.
— Имею честь доложить, ваше благородие. В подвале банка мною обнаружен неизвестный, оказавшийся на проверку агентом Хлебаловым.
— Что? — вытаращил глаза Хорошихин. — Как он сюда попал?
— Не имею чести знать, ваше благородие! — рявкнул пристав.
— Да тише ты! — штабс-капитан выхватил фонарь из руки банковского служащего и поднес к лицу Хлебалова. Тот беспокойно заворочался.
— Так… — Хорошихин резко выпрямился. — Очистить помещение от посторонних!
— Слушаюсь! — щелкнул каблуками пристав. — Прошу, господа. Прошу, прошу…
— Господин Крафт!
— Да, господин Хорошихин?
— Что здесь происходит?
— Это я у вас должен спросить, штабс-капитан.
— Ку-ку! — как гром с ясного неба игриво прозвучало в подвале. Хорошихин и Крафт, как по команде, одновременно повернули головы. Сидя на ассигнациях, Хлебалов улыбался блаженной улыбкой и игриво грозил пальцем. — Петр Петро-о-вич! Ми-илай! Хотите, озолочу?
У Хорошихина явственно заскрежетало в животе. Ни слова не говоря, он подскочил к Хлебалову и с размаху ударил кулаком в нос.
— Так-то лучше, — резюмировал Крафт. — А теперь немедленно все покиньте хранилище. Евстигнеев!
— Слушаю, господин Крафт!
— Опечатайте помещение.
— За что, ваше благородие? — всхлипнул Хлебалов, шмыгая расквашенным носом.
— Идиот! Кретин! Баранья башка! — Хорошихин выскочил из-за стола, сунул кулак под многострадальный хлебаловский нос. Хлебалов зажмурился, но отпрянуть не посмел. — На весь Ново-Ургевч осрамил, подлец! На все ханство Хивинское!
— Виноват, ваше благородие! — плаксиво запричитал филер, не открывая глаз. — Хотел как лучше…
— За каким чертом ты в хранилище полез? Как ты вообще туда попал, каналья?
— Не могу знать, ваше благородие. Не иначе как бес попутал.
— Бес! — фыркнул Хорошихин, возвращаясь к столу. Распахнул окно и, задернув занавеску, сел в кресло. В комнате потянуло вечерней прохладой. — Ну, чего стоишь как болван? Открой глаза!
— Слушаюсь, ваше благородие.
— Садись.
— Постою, ваше благородие.
— Садись, говорю!
— Слушаюсь. — Хлебалов опасливо, как на ежа, опустился на стул.
— Выкладывай все как есть.
«Шалишь, брат! — злорадно подумал Хлебалов. — Дурака нашел. Я тебе расскажу, а ты сам за Симмонса примешься. Тогда уж мне точно ни шиша не достанется. Нет уж, дудки. Умолчу. Авось пронесет».
К Симмонсу, он, как ни странно, обиды не питал. После трюка с банковским подвалом, тот даже вырос в его глазах. Аферист по натуре, он и в других ценил прежде всего умение вывернуться из любых положений, выйти сухим из воды, урвать и не упустить лакомый кусок. На этот раз он сплоховал, дал обвести себя вокруг пальца. Но игра еще не окончена. И уж теперь-то он, Хлебалов, не позволит себя облапошить.
