— Нож! — крикнул Виктор. — Режь!
Уже три плети, гибкие и круглые, как змеи, схватили Шаткова за грудь, там, где висел фонарь, и тянули под воду. Шатков вырывался, иногда хрипло вскрикивая, но чудовище одолевало, и голова астрозоолога погрузилась в воду. Денни Уилкинс не промахнулся — вот когда пригодилось его умение владеть любым оружием! — и с одного удара перерезал плеть. Виктор тоже дотянулся до ножа и отрезал вторую. Но еще две плети стремительно вылетели из воды и упали на фонарь. Шаткову удалось на секунду приподнять голову, но она тотчас снова опустилась в воду; если бы не маска, он давно бы захлебнулся. Одна из плетей обвилась вокруг шеи астрозоолога, и это закончилось бы трагически, если бы Денни Уилкинс вовремя не перерезал ее. Еще две плети упали рядом с фонарем. Виктору показалось, что вместо одной отрезанной каждый раз появляются две новые. И вдруг он все понял.
— Фонарь! — закричал Виктор. — Гаси фонарь!
И в самом деле, как только погас свет — чудовище отпустило Шаткова. Все уцелевшие плети исчезли так же внезапно, как появились. Лодка выпрямилась, и Виктор втащил в нее Шаткова.
Придушенный, перепуганный астрозоолог сидел на дне лодки и крутил головой.
— Свет, — сказал Виктор. — Это свет его привлек. Вот так история!
— Ну, не только свет — оно же могло схватить фонарь и под водою, — теперь, когда опасность миновала, Денни Уилкинс склонен был поиронизировать. — Это товарищ Шатков произвел на него неотразимое впечатление!
— А ведь это был спрут, — заключил Виктор. — Самый настоящий спрут. Так ведь?
— Не знаю, — честно признался астрозоолог. — Не разглядел.
— Надо было хватать его и тащить! Упустить такого спрута! И где? — на Венере!
— Отстаньте! — взмолился астрозоолог; он массировал шею — ее все-таки сильно помяло.
Денни Уилкинс расхохотался, Виктор тоже засмеялся — громко, раскатисто.
И вдруг где-то поблизости послышалось глухое всхлипывание. Все оглянулись, увидели рядом с лодкой что-то темное, шевелящееся и только тут заметили, что Безликов исчез. Да, в воде, держась за борт лодки, горько рыдал «философ» Безликов, он рыдал безутешно и даже не делал попыток влезть в лодку — пришлось его втаскивать.
— Что с вами? — допытывались у Безликова товарищи. — Что случилось?
— Ничего, — всхлипывая, отмахнулся Безликов. И в самом деле, как могли постигнуть они всю глубину его трагедии?
— А где портфель? — спохватился Виктор. — Неужели утонул?
— По'тфель 'ыба съела, — едва выговорил философ.
— Какая рыба? — изумился астрозоолог Шатков.
— Панци'ная, должно-ик! быть.
— Зачем ей портфель? — еще больше изумился астрозоолог.
В самом деле, велико, наверное, было разочарование глупой панцирной рыбы, проглотившей портфель Безликова, но кому не приходилось расплачиваться за опрометчивые поступки!
— И вы из-за портфеля так убиваетесь? — успокаивал Виктор. — Другой сделаем!
— П'и чем-ик! тут по'тфель? — скорбно возразил «философ». — Ни п'и чем он тут! Я и так-ик! все помню.
— Ну и хорошо, успокойтесь. Ведь вас рыба не тронула.
— Меня! Меня ни одна 'ыба не т'онет! Не об'ащайте лучше на меня-ик! внимания. Я посижу в сто'онке.
Так никто и не понял, что потерял Безликов не портфель, что потерял он прежнюю опору в жизни, а новую легко ли найти?
— Продолжим охоту? — предложил Денни Уилкинс.
— Нет, нет! Завтра продолжим! — астрозоолог Шатков временно утратил всякий интерес к проблемам своей науки. Но когда Денни Уилкинс поднял обрезанную плеть и хотел выбросить ее в море, Шатков так и подскочил на дне лодки.
— Вы с ума сошли! — крикнул он фальцетом. — Выбрасывать такую драгоценность!
— Берите, пожалуйста, — пожал плечами Денни Уилкинс.
— Нет, положите ее. — Брать щупальце в руки Шаткову почему-то не хотелось. — Вон туда положите, — он показал в самый дальний конец лодки, и обрезок бросили рядом с безучастным «философом».
… Их лодка вернулась последней — товарищи уже начали беспокоиться о них. Рыболовам удалось добыть еще двух морских животных. Весь улов сложили до утра в «гроб» с формалином и туда же опустили обрезок плети, в объятиях которого астрозоолог провел самые неприятные минуты своей жизни.
Вскоре Землеград уснул. Тихо-тихо стало на планете. Только шорох волн напоминал, что не все мертво вокруг, что время идет своим чередом, и новый пасмурный день все-таки займется над Венерой.
Дверь одного из домиков бесшумно открылась, и на пороге появился Безликов — в маске, с баллонами за плечами. Он плотно прикрыл дверь, потоптался на одном месте и побрел подальше от моря, в сторону дюн. Там и провел он остаток ночи.
А утром Безликова не узнали. За ночь он утратил философический вид, и из краснощекого, упитанного молодца превратился в осунувшегося, бледного, с ввалившимися глазами анахорета; брюки падали с него, куртка висела на плечах, как на вешалке, и, глядя на него, можно было подумать, что всю жизнь занимался он непосильным творческим трудом, иссушившим его мозг и тело. Ни с кем не разговаривая, бледной тенью отца Гамлета бродил философ Безликов по единственной улице Землеграда…
Зато астрозоолог Шатков к утру совершенно оправился и проснулся в превосходном настроении.
— Удивительно, — говорил он Батыгину. — Никогда бы не подумал, что в венерском океане столько жизни. Я бы даже сказал — с избытком! И это при полной безжизненности суши.
Шатков запустил руку в «гроб» с формалином и извлек оттуда обрезок плети.
— Ну, конечно щупальце, — он протянул обрезок Батыгину. — И с присосками. Жаль, что мне не удалось получше разглядеть эту зверюгу. Безусловно это животное близко к земным головоногим моллюскам, хотя я и не могу утверждать, что это спрут. Может быть, и не спрут. На Земле спруты почти не нападают на людей, боятся их.
— Но все-таки нападают?
— Кое-кто это утверждает, а кое-кто решительно отвергает. Если и нападают, то крупные и очень, очень редко. Но как жаль, что я не разглядел это животное!
— Если уж вы так жалеете об этом… — начал Виктор, но Батыгин взглядом остановил его.
— По-моему, жизни на Венере давно пора бы выбраться на сушу, — продолжал Шатков. — Возраст здешней жизни никак не менее миллиарда лет или даже двух миллиардов.
— Думаете?
— Ну конечно! И Громов того же мнения — водоросли в море весьма разнообразны. Может быть, даже и двух миллиардов лет мало. Ведь палеонтологи никак не могут договориться с геологами и астрономами о возрасте земной жизни. Палеонтологи и биологи считают, что для столь пышного расцвета жизни на Земле потребовалось никак не меньше семи-восьми миллиардов лет. Но астрономы определяют возраст Земли в пять-шесть миллиардов, а возраст биогеносферы и того меньше — всего около четырех миллиардов лет. Видите, какое несоответствие!
